Восход Водолея (сборник)
Шрифт:
– До свидания, – Хорошеев поднялся. – Читайте вечерние газеты. Заголовки в них будут не меньше чем в полстраницы.
– Все остальные деньги стараниями Лебедянко и его неизвестного помощника уже расползлись так, что не собрать! Они уходили на счета всяких дутых компаний-поставщиков корабельных конструкций и липовых производителей двигателей, которые после получения средств тут же рассасывались! Мгновенно! А деньги снимались этим проклятым неизвестным лицом, которого знал один Лебедянко.
– Получается, что «лицо» захапало две трети навара? – сообразил Хорошеев. – Ведь профессор взорвался.
– Именно так! – Думский, похоже, говорил искренне. – У меня остались только те деньги, которые через множество банков и фирм приходили в конце концов сюда, в Фонд! Это ровно треть от... заработанного.
– Украденного, – строго поправил Хорошеев. – Я согласен на половину вашей доли.
– Это... грабеж! – Думский позеленел.
– У меня двое помощников. Они же свидетели. Эта работа тоже хорошо оплачивается. Подумайте хорошенько. До выборов осталось полгода, господин Президент. Как раз достаточно для следствия. Как только ваше место займет новый кандидат и вы лишитесь президентского иммунитета, за вами придут мои агенты. Вам это надо?
– У президентов иммунитет сохраняется пожизненно, – попытался слабо возразить Думский.
– Читайте Конституцию, – уверенно заявил Хорошеев. – Когда речь идет о тяжких преступлениях, это правило не работает. Кража трехсот миллиардов – не проезд на красный свет. За это преступление вас будут судить. И еще как.
– Я согласен, – сдался Думский.
– Отлично, – Хорошеев крепко пожал ему руку. – И не вздумайте хитрить. Если вы попытаетесь с нами разобраться при помощи тайных связей – все материалы по «Криптону», включая запись этой беседы и отчет мыслеграфа, появятся в Планетарной инфосети. Если через полгода меня не выберут Президентом, произойдет то же самое. Если вы попытаетесь каким-либо образом скрыться и не заплатить мне честно заработанные сорок «арбузов», я вас найду и...
– Хватит! – Президент хлопнул ладонью по столу. – Я все понял! Сделка состоялась. А раз так, на ближайшие полгода я по-прежнему Президент, а вы директор ПСБ! Извольте соблюдать субординацию!
– Слушаюсь, господин Президент, – Хорошеев придал лицу серьезное выражение. – Какие будут распоряжения?
– У меня есть сведения, что усилиями группы из двоих авантюристов... во главе с неким Лебедянко, из казны по подложным документам была похищена крупная сумма...
– Да, да, я тоже что-то такое слышал, – ухмыльнулся Хорошеев.
– Приказываю вам найти оставшегося неизвестного похитителя!
– Займусь прямо сейчас, – пообещал директор. – Лично. Но ничего не обещаю. Дело может затянуться месяцев на шесть, а то и больше.
– Подключите грамотных специалистов. У вас же есть кандидат в преемники... на случай повышения?
– Конечно, – Хорошеев кивнул Щеткину. – Слышали приказ? Будете работать по этому делу. И старший аналитик ПСБ Пустотелов тоже.
Выражая благодарность за оказанное доверие, кандидат в директоры ПСБ вскочил со стула и вытянулся, как на параде. О том, что ему тоже следует подняться, «старший аналитик» Пустотелов догадался только через минуту.
– Никакого «третьего» мы, конечно, не найдем, – усаживаясь в лимузин, констатировал Хорошеев.
– Думаете, его не существует? – удивился Щеткин. – Думский наврал?
– Нет, говорил он правду. Это и мыслеграф подтверждает. Просто знал загадочного помощника один Лебедянко, а его уже не допросишь.
– Можно попробовать отследить пути движения денег...
– И что толку? Даже добравшись до фамилии незнакомца, который снимал средства, мы не узнаем, кто этот человек на самом деле. У него может быть тысяча имен и лиц. А также десять комплектов перчаток с липовыми отпечатками пальцев и двадцать голосовых модуляторов в кармане.
– Получается, сто шестьдесят миллиардов потеряны безвозвратно? – ужаснулся Щеткин.
– Круто, да? – Хорошеев невесело усмехнулся. – С одной стороны, потеряны, но с другой – это лишь перераспределение. Ведь они не сгорели, а остались в мировом обороте.
– Слабое утешение, – возразил Щеткин. – Меня просто трясет, когда думаю, что какой-то гад за два года нагреб такой капитал.
– А ты взгляни на Пустотелова, – иронично посоветовал директор. – Вот как надо жить. Спокойно и неторопливо. Тогда и трясти не будет.
«Спокойно и неторопливо... Конечно, это лучше, чем переживать из-за каких-то там миллиардов. На что они сдались? Тут с тысячей не знаешь, как поступить, если вдруг обломится, а они о таких деньжищах печалятся. Когда их больше миллиона, наверное, уже никакой разницы, сколько их конкретно. Плюс-минус... Суета. И неинтересно. А хуже скучной суеты ничего нет. Даже подвал с Люськой и то лучше...»
– Вы меня у эскалатора высадите, – попросил Федор вслух.
– Зачем? – удивился Щеткин. – Тебе больше не обязательно жить в подземелье. Можешь купить дом, машину, начать новую жизнь. Ты теперь богач. Хочешь, вон Светку на ужин пригласи. Она, конечно, не в курсе наших дел, но чутье у нее острое. Как унюхает, что ты теперь миллионер, наизнанку для тебя вывернется.
«Света... Хорошая девица, только не надо мне этих забот. Мне бы поспокойнее жизнь устроить. Пусть даже в подвале, пусть с Люськой. А миллионы эти... да ну их. Одна морока...»
– Лучше я домой пойду, – Пустотелов вздохнул. – Или теперь мы повязаны и мне придется жить наверху?
Щеткин и Хорошеев дружно рассмеялись.
– Жить ты волен где угодно, Федя, – сказал директор. – Хотя болтать, конечно, не следует.
– Все равно тебе никто не поверит, – добавил Щеткин. – Еще в психушку потянут, а это суета и нервотрепка. Так?
«Суета и нервотрепка. Агент прав. Наверное, опять, скотина, мысли считывает своим прибором. Да я и не собирался никому ничего рассказывать. Конечно, никто не поверит. Шутка ли, какой-то подземный юродивый самого Президента лично знает. Да не просто знает, а еще и дела с ним какие-то имел. Точно в «дурку» закроют. Ну, молчать-то – не проблема. Только Люське как-то надо объяснить. Трое суток ведь где-то пропадал. Сказать, что встретил старых дружков и загудел? Может, и поверит. Впрочем, поверит – не поверит, какая разница? Поорет маленько. Так ведь она в любом случае орать будет, что ни сочини. В общем, разберемся как-нибудь. Без души когда, без надрыва, это легко. Когда на все плевать...»