Восходящая тень (др. изд.)
Шрифт:
— Поначалу троллоков здесь было всего несколько сотен, Златоокий. Их вполне хватало, чтобы держать в напряжении этих глупцов в белых плащах и чтобы карать смертью всех отступников. — В голосе Губителя послышался гнев. — Поглоти меня Тень, если тот человек не столь же везуч, что и Белая Башня. — Неожиданно он издал смешок:
— Но ты, Златоокий, явился так неожиданно и так кстати. Кое-кто мечтает увидеть твою голову насаженной на пику. Твое драгоценное Двуречье прочешут от края до края, но тебя рано или поздно выкорчуют с корнем. Что ты на это скажешь, Златоокий?
Перрин
В лесу по-прежнему не было никакого движения.
Губитель хочет, чтобы я подошел поближе, чтобы угодил в западню, это ясно. А я хочу добраться до него и вцепиться ему в глотку. Но если погибнуть суждено мне, я не проснусь и никто не узнает, что Путевые Врата открыты и через них сотнями, а то и тысячами проникают троллоки. Нет, я не стану играть в игру, которую навязывает мне Губитель. Решив покинуть волчий сон, Перрин, невесело усмехнувшись, велел себе проснуться, и…
…Фэйли обнимала его за шею и покусывала бородку маленькими белыми зубками, а возле походных костров наигрывали какую-то зажигательную мелодию скрипки Лудильщиков. Порошок Илы! Я не могу проснуться!
Ощущение, что все происходит во сне, исчезло. Перрин со смехом заключил Фэйли в объятия и понес к теням, где трава была так мягка.
Пробуждение было медленным и мучительным. Вместе с сознанием возвращалась тупая боль в боку. Из маленьких окошек струился свет. Яркий свет. Утро. Перрин попытался сесть и со стоном откинулся назад.
Фэйли вскочила с низенького табурета, — судя по запавшим глазам, она не спала всю ночь.
— Лежи спокойно, ты и так до утра метался во сне, Чуть с кровати не свалился. Хорошо, я удержала, не то эта штуковина проткнула бы тебя насквозь.
В дверях, словно темный клинок, маячила фигура Айвона.
— Помогите мне подняться, — попросил Перрин. Говорить было больно, больно было даже дышать, но молчать он не имел права. — Я должен попасть в горы. К Путевым Вратам.
Фэйли, нахмурясь, приложила ладошку к его лбу.
— Жара нет, — пробормотала она и уже вполне отчетливо добавила:
— Ты поедешь в Эмондов Луг. Там есть Айз Седай, и одна из них тебя Исцелит. Я не позволю тебе, на собственную погибель, скакать в горы со стрелой в боку. Слышишь меня? Скажешь еще хоть слово о горах или Путевых Вратах, и я попрошу Илу дать тебе такого снадобья, что тебя отнесут в Эмондов Луг на носилках. Сдается мне, без этого не обойтись.
— Троллоки, Фэйли! Путевые Врата снова открыты! Я должен остановить троллоков. Девушка сердито покачала головой:
— Ну кого ты можешь остановить в таком состоянии? Тебе надо в Эмондов Луг. — Но!..
— Никаких «но», Перрин Айбара. Довольно об этом.
Он заскрипел зубами. Самое ужасное, что Фэйли права. Если он и подняться-то сам не в состоянии, куда ему доехать верхом до Манетерена.
— Эмондов Луг так Эмондов Луг, — примирительно
— Стало быть, троллоков прибавится, — задумчиво произнес Айвон. Он не спросил, откуда Перрину это известно, только покачал головой, будто отгоняя мысль об Отродьях Тени, и сказал:
— Пойду скажу всем, что ты проснулся. — Он выскользнул из фургона и закрыл за собой дверь.
— Неужто я один вижу опасность? — пробормотал Перрин.
— Я вижу в твоем боку стрелу, — отрезала Фэйли.
Напоминание вызвало новый приступ боли. Перрин с трудом подавил стон, и Фэйли удовлетворенно кивнула. Удовлетворенно!
Теперь ему хотелось встать и поскорее отправиться в Эмондов Луг. Чем раньше его Исцелят, тем скорее он сможет вернуться к Вратам, чтобы снова закрыть их — теперь уж навсегда. Однако Фэйли настояла, чтобы он позавтракал. Кормила его с ложечки протертым овощным супом, словно младенца, да еще и вытирала подбородок. Он, конечно, возражал, да без толку — в ответ на каждое слово она совала ему в рот ложку. Даже умыться самому и то не позволила. К тому времени, когда она принялась расчесывать ему волосы и бороду, Перрин сдался и погрузился в исполненное достоинства молчание.
— Ты такой симпатичный, когда дуешься, — проворковала Фэйли. И ущипнула его за нос!
Ила, одетая на сей раз в зеленую блузку и синюю юбку, поднялась в фургон с рубахой и кафтаном Перрина — выстиранными и заштопанными. Хоть это и раздражало, юноше пришлось позволить женщинам одеть его. Да что там одеть, он и сел-то с их помощью. Кафтан застегивать не стали, и он топорщился на боку, где торчала стрела.
— Спасибо, Ила, — произнес Перрин, ощупывая аккуратную штопку. — Прекрасная работа.
— Верно, — согласилась Ила. — Фэйли — настоящая мастерица в шитье.
Фэйли залилась краской, а он усмехнулся, вспомнив, как она твердила, будто ни за что не станет чинить ему одежду. Глаза девушки вспыхнули, и он попридержал язык. Иногда разумнее промолчать.
— Спасибо, Фэйли, — серьезно сказал он. Девушка покраснела еще гуще.
Когда Перрина поставили на ноги, он довольно бодро дошел до двери, правда, по ступенькам спускаться пришлось все же с помощью женщин. Все кони были уже оседланы, и двуреченские парни дожидались его с закинутыми за спины луками. Умывшись и приведя в порядок одежду, они выглядели не так уж плохо. Многих даже не пришлось перевязывать. Ночь у Туата'ан явно благотворно сказалась на ребятах. Они приободрились, даже у тех, кто с виду и сотни шагов пройти не в силах, просветлели лица. От вчерашней изможденности осталась разве что тень. Вил стоял в обнимку с хорошенькой большеглазой девчонкой, да и носатый Бан Левин, хотя голова его была перевязана и темные волосы топорщились, как щетина, держал за руки смущенно улыбавшуюся девушку. В руках у большинства остальных были миски и ложки. Они с аппетитом уминали овощное рагу.