Восходящие вихри ложных версий
Шрифт:
Без сомнения, образ сороки в представлениях людей глубоко неверен.
Взгляд Гвидона случайно обнаружил освещённое кухонное окно квартиры Срезнева. Между занавесками вычурно белели оленьи рога. Рога висят на стене того самого коридора, с пола которого так недавно, сегодня, он собирал пыль своим роскошным плащом. Гвидон словно бы со стороны увидел эту непредставимо далёкую от благолепия картину, и болезненным неуютом охватило его сердце. Каков был приём! А теперь он, благодарный, самоотверженно ищет несостоявшегося убийцу одного из своих обидчиков. Да пусть бы кто хочет колол их огненными жалами пуль, как осы пауков,
И уже иным взглядом смотрел Гвидон на окна квартиры, которая всё так же равнодушно (занавеска едва приметно колыхалась) дышала приоткрытой форточкой кухонного окна.
Свет в окне погас, и Гвидон вздрогнул, словно потемневший его взгляд мог быть причастен к этому. Предвестием побуждения к движению дохнул простор в его голову и разметал тяжёлые мысли. Он стоял и смотрел на дверь подъезда, не имея никакой цели. База данных, на почве которых могло бы прорасти объяснение неожиданного интереса, была чиста и безжизненна.
И когда из подъезда вышел Павлик и, свернув влево, начал удаляться, Гвидон просто последовал за ним, не задавая себе предполагающих ответы вопросов. Вскоре он снял плащ, вывернул его на левую сторону и перебросил через руку. Подклад плаща цвета перезревшей ржавчины роднее созревающим сумеркам и не привлечёт света оживающих вечерних огней.
Павлик, между тем, не проявлял интереса к тому, что происходит или может произойти за его спиной. Он шёл своей быстрой походкой, столь же скорой, какова и речь его, умудряясь при этом существенно раскачиваться из стороны в сторону.
Напряжение слежки отсутствовало, и многократно обгонявшие Гвидона автомобили легко совлекали взгляд его со спины Павлика. Ничем не рискуя, Гвидон мог от начала и до конца проследить, как прошлогодние листья взвивались гневно вслед потревожившим их шинам колёс и, демонстрируя решимость догнать их, совершали, грубо толкая друг друга, несколько беспорядочных, неуклюжих скачков. Но через мгновение, пропитанные грязью осени и весны, они в отчаянье опускались на мостовую.
Павлик и Тугарин прошли более полукилометра, когда Павлик вдруг побежал. Гвидон автоматически перешёл на бег и уже в суматохе бега попытался найти объяснение неожиданному изменению ритма движения. Павлик не походил на убегающего, возможно, он куда-то опаздывал. Он бежал так, словно быстро и осторожно ощупывал ногами землю.
Преодолев две сотни метров, Павлик отказался от бега, прошёлся ещё немного и, осмотревшись, исчез в арке. Ниточка простейшей формы скрытого наблюдения оборвалась. По воле объекта наблюдения, в одностороннем порядке. Принцип зеркальности пространственных структур в очередной раз нарушен.
Гвидон сделал рывок, а затем на цыпочках поспешил к арке. Короткий тоннель арки был пуст, как и подсвеченная окнами домов видимая часть двора. Гвидон прислушался, но шагов не услышал. Он скользнул вдоль стены арки и высунул голову на территорию двора. Двор молчаливо жил таинственной полуночной жизнью. Влившийся в эту жизнь даже не на много времени раньше, чем его последователь, мог иметь всю сумму преимуществ на своей стороне.
Гвидон принялся внимательно осматривать двор. Параллельно этому осмотру зародился и мучительно пошёл процесс узнавания – Гвидон когда-то здесь уже был. И – недавно. В беседке, слева, зашевелилась и этим обнаружила своё присутствие тихая парочка.
В это время от куста акации у противоположного дома отделилась высокая фигура и направилась в подъезд. Это был Павлик.
Грохот подъездной двери уподобился выстрелу стартового пистолета – Гвидон сорвался с места и, скрываясь за кустами, по дуге, выгнутой вправо, побежал к впустившему Павлика подъезду. В конце дистанции Гвидон споткнулся и шумно упал к отворившейся в этот момент двери.
В падении он увидел и бетонный бордюрчик, о который зацепился, и затянутые в капрон и обутые в женские туфли две ноги. Именно в данный миг процесс узнавания двора готов был благополучно завершиться, если бы не был грубо прерван изящным вскриком испуганной женщины.
Гвидон поспешно вскочил и, скорченный смущением и болевыми отзвуками ушибов, стал извиняться:
– Я вас напугал, наверно. Простите… Так получилось…
Женщина торопливо приняла извинения – «Ничего, ничего. Я почти не испугалась» – и дробной рысью удалилась.
Гвидон не успел её рассмотреть, да и, ввиду его состояния, имей он даже втрое больше времени, практически это вряд ли было возможно. Он знал только, что она была мила, что знакомство с такою женщиной могло бы быть очень приятно и что чудо взаимного очарования не способно явиться в условиях, когда симпатичного, сильного и гордого мужчину нелепый случай подло швыряет на грязный асфальт, в зону насмешливого внимания чудесных глаз.
Тугарин вспомнил, когда он бывал в этом дворе. Действительно, совсем недавно. И тогда он тоже запнулся об этот же бордюр, в своей серости неприметный, с окружающей серостью солидарный. Он стоял у подъезда, в котором жили супруги Скалыги, точнее, Екатерина Скалыга – жила, Михаил Скалыга – живёт. И Павлик, конечно же, шёл к Михаилу Скалыге и, следовательно, поднялся в квартиру номер сорок один.
Поводок цели ослаб, однако инерция преследования, погони увлекла Гвидона в подъезд и втащила его на третий этаж. Словно сжившийся с бешеной скоростью длинный состав тяжелогружёного поезда.
На площадке третьего этажа наступило состояние мирной уравновешенности. Теперь необходимо было всего несколько миллиграммов силы воли, чтобы, подчинив разлаженный механизм усталого тела, развернуть биологический объект и направить его по лестнице, готовой облегчённой мелкоуступчивой поступью вынести во двор весеннего вечера.
Однако жизненный импульс вражьего обольщения – было бы соблазнительно получить звуковое подтверждение того, что Павлик вошёл именно в квартиру сорок один, – упреждающе переломил Гвидона в пояснице, совместив его ухо с дверным замком. Подслушивать, вроде как, и неприлично, но бесцеремонная мощь представлений о необходимости ломает, словно спички, нравственные стереотипы.
Соединение головы Гвидона и двери квартиры Скалыги оказалось излишне тесным – дверь (её почему-то не закрыли на замок) плавно отворилась. Гвидон выпрямился, почти готовый произнести необходимый набор слов в своё оправдание, но его чуть виноватому взору предстал пустой коридор. Гвидон, собравшись уже прикрыть дверь, подумал, что в любую минуту она может вновь отвориться, причём даже и без вмешательства человека. И тогда уже вмешательство злоумышленника способно легко изменить судьбу некоторых вещей Скалыги. Раскрытие же краж, совершённых свободным доступом, представляет собою немалую сложность.