Восхождение к любви
Шрифт:
Я кивнула. Так оно и должно было случиться.
— А потом, — со вздохом продолжал Гоуэн, — он слишком рано встал с постели, скатился с лестницы весьма неудачно и сломал вторую ногу. После этого он пролежал в постели почти целый год, но вскоре стало ясно, что он сделался калекой. К несчастью, именно в это время умер Джейкоб.
Маленький юрист замолчал, очевидно, собираясь с мыслями. Снова поглядел вперед, словно кого-то искал. Не найдя, опустился в седло.
— И как раз тогда еще поднялась вся эта шумиха в связи с замужеством его сестры, — сказал он. — А Дугал… Дугал, боюсь, держался тогда не слишком правильно. Он, видите ли, мог стать во главе клана, но, вероятно, оказался для этого
— Но они в конце концов выбрали Колума? — спросила я, снова восхитившись силой личности Колума Маккензи.
Бросив искоса взгляд на иссохшего маленького человечка, который ехал рядом со мной, я подумала, что Колум к тому же оказался удачлив в выборе союзников.
— Выбрали, но только благодаря тому, что братья неколебимо держались вместе. Никаких сомнений по поводу храбрости или ума Колума, разумеется, не было, сомнения касались только его физического состояния. Было ясно, что он уже никогда не поведет своих людей в бой. Но был еще Дугал, крепкий и здоровый, хотя порою безрассудный и слишком горячий. Он встал за креслом брата и поклялся слушать его во всем, быть его ногами и его рукой, держащей меч в битве. И тогда предложили, чтобы Колум стал лэрдом и руководил всем в обычное, мирное время, а Дугал был назначен военачальником клана и руководил им во время военных действий. Так создалось это положение, не имевшее прецедента.
Скромность, с которой Гоуэн произнес слова «и тогда предложили», сделала совершенно ясным, кто предложил.
— А чей вы человек? — спросила я. — Колума или Дугала?
— Мои интересы связаны с кланом Маккензи в целом, — дипломатично ответил юрист, — но присягу по форме я принес Колуму.
Присягу по форме, скажите на милость, подумала я. Видела я, как они присягали, но не заметила среди такого большого скопления народа маленькой фигурки законника. Ни один из тех, кто участвовал в церемонии, не мог остаться к ней равнодушным. И маленький человечек на гнедой кобыле, сухой, как его собственные кости, весь погруженный в мир законов, судя по его собственным рассказам, был в глубине души романтиком.
— Он, должно быть, нашел в вашем лице достойного помощника, — сказала я.
— О, я делаю кое-что время от времени, — ответил он. — Немногое. Как делаю и для других. Если вы, дорогая моя, нуждаетесь в совете, — он просиял сердечнейшей улыбкой, — располагайте мной. Уверяю вас, что на мое благоразумие вы можете положиться.
Он любезно поклонился мне.
— До такой же степени, как на вашу лояльность по отношению к Колуму Маккензи? — Я подняла брови, задавая этот вопрос.
Маленькие выцветшие карие глазки встретились с моими, и в самой их глубине я увидела не только ум, но и чувство юмора.
— Вот именно, — ответил он, ничуть не смутившись. — Стоит попробовать.
— Наверное, так и есть, — сказала на это я, скорее забавляясь, нежели сердясь. — Но я уверяю вас, мистер Гоуэн, что не нуждаюсь в вашем благоразумии, по крайней мере теперь.
Однако это заразительно, подумалось мне, я выражаюсь почти так же, как и он.
— Я английская леди, — твердо продолжала я, — и ничего больше. Колум зря тратит время — свое и ваше, — пытаясь выведать секреты, которых попросту не существует.
А о тех, что существуют, сказать нельзя, подумала я. Благоразумие мистера Гоуэна, возможно, и не имеет границ, но отнюдь не его доверчивость.
— Надеюсь, он послал вас не затем, чтобы вынудить меня к неосторожным признаниям? — спросила я, неожиданно пораженная этой мыслью.
— О нет. —
Он похлопал рукой по второй седельной сумке.
— Эта сумка не совсем пустая.
Он отогнул кожаный клапан таким образом, чтобы я могла увидеть поблескивающие рукоятки пары украшенных резьбой пистолетов, закрепленных скобами таким образом, чтобы их удобно было достать.
Он окинул меня взглядом, вобравшим всю мою фигуру, и сказал с мягкой укоризной:
— Вам бы тоже надо иметь оружие, дорогая. Хотя Дугал, вероятно, счел это неуместным… пока. Я поговорю с ним об этом.
Остаток дня мы провели в приятной болтовне о добрых старых временах, когда мужчины были мужчинами в полном смысле слова, а «пагубные плевелы цивилизации еще не в столь сильной степени засоряли чистые просторы и прекрасную дикую природу горной Шотландии».
Едва спустилась ночь, мы раскинули лагерь на поляне при дороге. У меня было одеяло, притороченное сзади к седлу; укрывшись им, я готовилась провести свою первую ночь на свободе, вне стен замка. Когда я уходила от костра к деревьям, за которыми хотела устроить себе ложе, то видела, что за мной следят внимательные глаза. Оказалось, что даже под открытым небом свобода имеет пределы.
Первого селения, где мы должны были остановиться, мы достигли примерно в полдень на второй день поездки. Селение представляло собой кучку невзрачных домов — три или четыре, — расположенных у входа в небольшую горную долину. Из какого-то дома вынесли табурет для Дугала, а доску, которую везли в одной из телег, уложили на два других табурета — она должна была заменить письменный стол мистеру Гоуэну.
Гоуэн вытащил из заднего кармана сюртука большой накрахмаленный квадратный кусок полотна и расстелил его с величайшей аккуратностью на здоровенном чурбане, временно сменившем свои обязанности колоды для рубки дров на более почетную должность. Гоуэн уселся на чурбан и принялся раскладывать свою чернильницу, перья, счетные книги с тем же видом, с каким, вероятно, делал это за кружевными занавесками в Эдинбурге.
Один за другим подходили владельцы ферм, чтобы совершить свою ежегодную сделку с представителем лэрда. Дело двигалось медленно, прежде всего потому, что проводилось с куда меньшим соблюдением формальностей, нежели в замке Леох. Каждый из мужчин подходил, освободившись от работы в поле или в сарае, и приносил с собой табурет, на который усаживался на правах равного рядом с Дугалом, и принимался объяснять что-то, на что-то жаловаться или попросту болтать о том о сем.
Некоторые приходили в сопровождении здоровых, крепких сыновей, кто с одним, а кто и с двумя. Парни тащили мешки с зерном или шерстью. В завершение каждого разговора неутомимый Нед Гоуэн писал расписку в получении ежегодной ренты, пунктуально заносил сведения о сделке в счетную книгу и пальцем указывал фермеру или его сыну на телегу, чтобы тот любезно погрузил в нее мешок. Значительно реже в глубины его кожаной сумки опускалась с легким звоном маленькая горстка монет. Наши вооруженные охранники тем временем либо отдыхали под деревьями, либо отправлялись куда-то в заросли на берегу речки — чтобы поохотиться, как предполагала я.