Восхождение самозваного принца
Шрифт:
«И тигр последовал за нею», — мысленно добавил он.
— Она говорила, что им с мужем пришлось проходить мимо той злосчастной деревни, — ответил какой-то мужчина. — А теперь, небось, идет в свой Палмарис. Храни ее Бог, чтобы добралась благополучно.
Кое-кто из жителей Туберова Ручья начал шептать молитвы, прося милости для бедной Садьи, но мысли Эйдриана были далеки от сочувствия к трагически овдовевшей певице.
— А о чем еще пела вам Садья? — осторожно спросил он.
Юноша поймал на себе несколько удивленных взглядов, однако его лицо оставалось невозмутимо-спокойным. Он ничем не выдал нараставших внутри него подозрений. Точнее сказать, это были не подозрения,
Деревенские жители спели ему множество песен, слышанных ими от Садьи. Иные были старинными, насчитывавшими не одну сотню лет. Другие явно принадлежали самой Садье. Одна из ее собственных песен сразу же привлекла внимание Эйдриана. Называлась она «Баллада о храбром Де'Уннеро».
Похоже, головоломка имела достаточно простую разгадку.
Юному рейнджеру предложили остаться в деревне и жить здесь столько, сколько он пожелает. Ему отдали ту самую хижину, где жила Садья со своим несчастным Калло. Как ни хотелось Эйдриану продолжить поиски человека-тигра, он благоразумно остался и прожил в Туберовом Ручье больше месяца. Днем он ходил на охоту или помогал жителям деревни по хозяйству, а на ночь всегда возвращался в свою хижину, плотно занавешивал маленькое окошко, закрывал дверь и обращался к Оракулу.
Эйдриан узнал и о Палмарисе, и о Де'Уннеро. Пусть то были лишь общие ощущения. Его главное открытие, сделанное за эти зимние ночи, заключалось в другом. Теперь юноша мог с уверенностью сказать, что призрачных фигур, передающих ему мысли, по меньшей мере две. Либо — он допускал и такую возможность — призрак все-таки один, но мысли и настроения его бывают весьма противоречивыми. Таким же противоречивым было и отношение призрака к человеку-тигру. Если в одну ночь он не скрывал своей ненависти к Де'Уннеро, то в другую его мысли свидетельствовали об уважении к этому странному человеку.
Однако Эйдриана больше интересовали не расплывчатые мысли, а точные сведения. Через несколько дней, сидя перед Оракулом, он повернул ход своих размышлений от прошлого к настоящему, пытаясь составить из обрывков сведений о человеке-тигре более или менее четкую картину. Юноша сопоставил все, что узнал о происшедшем в деревне Миклина, с рассказами о событиях вблизи Туберова Ручья. Не один ли и тот же зверь был их виновником?
По мнению Эйдриана, это было именно так, ибо сколько может существовать на свете таких тигров-оборотней? Если Микаэль говорил правду, тогда Бертрам Даль — или тот, кто так себя называл, — и был этим оборотнем.
Но если Бертрам Даль и Калло Крамп — одно и то же лицо, в чем Эйдриан был убежден, тогда откуда принесло в Туберов Ручей безутешную ныне Садью?
Вопрос этот никак не противоречил рассуждениям юного рейнджера, считавшего, что в какой-то момент Даль стал Крампом. Эйдриан наслушался достаточно причитаний по поводу окровавленных клочьев одежды Калло Крампа. Но если зверь разорвал одежду Крампа на мелкие кусочки, где, спрашивается, останки, пусть тоже растерзанные, тела самого Крампа? Этот очевидный вопрос почему-то не пришел в голову никому из жителей Туберова Ручья. Все они были убеждены в искренности Садьи и лишь вздыхали о том, каково сейчас ей, бедняжке, в одиночку брести по опасной зимней дороге.
Все эти догадки и сопоставления не давали покоя юноше. Теперь он уже не сомневался, что кровавую бойню в деревне Миклина устроил тигр-оборотень, а не обычный лесной хищник и тот же оборотень разодрал охотников из Туберова Ручья. Прошлое этого тигра было связано с Палмарисом и загадочным монахом по имени Маркало Де'Уннеро.
Впрочем, Эйдриан не столько верил в правильность своих умозаключений, сколько надеялся, что они окажутся верными. А если его подозрения оправдаются… как возрастет его слава, когда он вернется с боевым трофеем — головой тигра-оборотня! И это еще не все. Если его мысли о происхождении этого чудовища окажутся правильными и тигр-оборотень действительно является монахом из Палмариса… тогда подтвердятся и распространенные слухи о происхождении тигра-оборотня, связанном с магическими самоцветами или обусловленном их действием.
Когда Эйдриан думал об этом, его рука сама собой опускалась в мешочек с самоцветами, пальцы начинали скользить по гладкой поверхности камней. Уроки Дасслеронд легли на благодатную почву — врожденные способности юноши. Призрак в Оракуле тоже успел многому его научить. Эйдриан был уверен, что сила меча и сила магических самоцветов позволят ему победить в любой битве.
В любой!
— Это же настоящая кочевая жизнь! — провозгласила Садья одним холодным зимним утром, и ее звонкий, задорный голос словно насмехался над обычно угрюмым настроением Де'Уннеро. — Мы странствуем по миру, останавливаемся, где понравится…
— И все идет прекрасно, пока не появится тигр, — напомнил ей Де'Уннеро.
— И в этом мы тоже похожи на бродяг-кочевников, — смеясь, продолжала Садья. — Едва их заподозрят в кражах, как они тут же садятся в свои повозки и исчезают.
Певица махнула рукой в направлении их собственной повозки. По виду она напоминала ящик на колесах и служила им также крышей над головой. Этим жилищем они обзавелись месяц назад, обнаружив брошенную кем-то повозку в одной из деревень. Сколько таких деревушек они оставили позади с того момента, как покинули Туберов Ручей! Повозка стала им настоящим домом, ибо они уже не осмеливались останавливаться где-либо надолго. Они оба изменили свою внешность: Садья коротко обрезала волосы, а Де'Уннеро обрил голову и теперь отращивал тонкие длинные усы. Но бывшего монаха все равно узнал бы каждый из уцелевших жителей деревни Миклина, которые, если верить слухам, после случившейся трагедии покинули селение и разбрелись кто куда. А в случае, если бы судьба столкнула их с кем-нибудь из обитателей Туберова Ручья, им пришлось бы… нет, просто невозможно представить, как бы они сумели объяснить чудесное воскресение Калло Крампа, растерзанного тигром.
И потому Маркало Де'Уннеро и Садья двигались все дальше, проводя в пути неделю за неделей. Иногда снежные заносы вынуждали их останавливаться, и тогда по ночам тигр-оборотень отправлялся на охоту, без труда добывая пропитание. Бывший монах выпускал зверя на волю постоянно, не менее одного-двух раз в неделю. Нередко Садья сама выманивала тигра, превращая лютню в демоническое орудие. Иногда певица не направляла Де'Уннеро, принявшего звериный облик, в лес, а оставляла подле себя. Она проводила рядом с опасным зверем целые часы; случалось — всю ночь напролет, и единственной защитой хрупкой женщине служила столь же хрупкая лютня.
Садья совершенно перестала бояться тигра, да и Де'Уннеро проникся уверенностью, что, находясь в зверином облике, он уже никогда не только не убьет свою подругу, но даже не причинит ей никакого вреда.
И все равно бывший монах не был полностью счастлив, хотя он искренне любил Садью и радовался тому, что она рядом. Внутренние страсти, терзавшие Де'Уннеро, находили выход в жарких любовных слияниях и высвобождении звериной части его сущности. Однако его не покидало жгучее чувство досады за бесцельно прожитые десять лет. Общество Садьи скрасило его скитания, но жизненный путь Маркало Де'Уннеро по-прежнему был лишен цели.