Восхождение
Шрифт:
– Пятьдесят, – неожиданно для себя брякнул Борька. – Но не песо, а фунтов стерлингов, – в последний момент решил не продешевить Борька.
– Естественно, – со знанием дела кивнула леди Херрд. – На песо ничего путного не купишь. Одевайся, мой дорогой, и пойдем в банк: я сейчас же переведу на твой счет пятьдесят тысяч фунтов стерлингов. И чтобы такой кислой физиономии я больше не видела! – шутливо щелкнула она барона по носу.
Когда с финансовыми делами было покончено и барон Скосырев снова стал самим собой – веселым, энергичным, нагловатым и, конечно же, неотразимым, когда вся фланирующая по набережной публика, не скрывая восхищения, раскланивалась с элегантно-обворожительной парочкой, леди Херрд
– Дорогой, – промурлыкала она, – я давно хочу сказать, что в твоем изысканном туалете не хватает одной детали.
– Да? – удивился Борька и на всякий случай проверил, все ли у него застегнуты пуговицы. – И что это за деталь?
– Вот она, – указала Ламорес на жемчужную заколку для галстука. – Я хочу ее тебе подарить.
«Дожил, – тоскливо подумал Борька. – Баба меня содержит, баба открывает счет в банке, баба дарит заколки. И за что, за какие заслуги? А за то, что я ее выгуливаю и ублажаю в постели. Альфонс! Типичный альфонс, черт бы тебя побрал! Стыдно, господин штабс-капитан? А вот и нисколечко. В конце концов, не последние же она на меня тратит. Хотя заколку не приму! – почему-то взъярился он. – Не приму, и все! Но от подарка не откажусь: пора подумать о моей верной подруге, я же ей обещал».
– Я тебе очень благодарен, моя дорогая Ламорес, – как можно любезнее улыбнулся Борька. – Вкус у тебя потрясающий! Жемчужина великолепна! Но, раз уж ты так добра, не могла бы ты сделать подарок не мне, а моей подруге?
– Что-о?! – скандально воскликнула леди Полли. – Подруге? Какой еще подруге? – поджала она губы. – Ты с ума сошел!
– Нет, дорогая, я в здравом уме, – заглянул в зеркальную витрину барон Скосырев, не забыв проверить на месте ли сделанный Рамосом пробор. – Когда-то волею случая мне досталась вот эта тросточка, – продолжал он. – И я сказал, что как только встречу женщину, которую полюблю, – врал напропалую Борька, – я украшу мою верную подругу серебряным набалдашником. С этой тросточкой я никогда не расстаюсь, и если набалдашник будет подарком любимой женщины, то, сжимая это серебряное украшение, я буду думать о той, которая его подарила.
– Боже, как это романтично! – воскликнула леди Херрд. – Никогда не думала, что доживу до такого прекрасного мгновенья. А можно я сделаю подарок и тебе, и твоей подруге? – робко спросила сбитая с толку миллионерша. – Уж очень мне нравится эта жемчужина.
– Можно, – милостиво разрешил барон, и они вошли в магазин, чтобы купить жемчужину и заказать набалдашник.
Эта, если так можно выразиться, акция стала началом хитроумнейшего плана Бориса Скосырева. То утром, то вечером он делал капризно-кислую физиономию, и на встревоженный вопрос леди Херрд, что с ним, глубокомысленно отвечал, что у него никудышный портсигар, отстающие на две минуты часы, плохонькие запонки, что ему на это наплевать, но это никак не гармонирует с вечерним или пляжно-прогулочным туалетом его дорогой Ламорес и что он, барон Скосырев, испытывает из-за этого чувство неловкости, граничащее с комплексом неполноценности.
Как только леди Херрд слышала это страшное слово «неполноценность», на нее накатывало чувство вины – ведь ее дорогой барон страдал из-за нее, из-за ее расточительной привычки три раза в день менять платья и костюмы, и, чтобы загладить это чувство и вернуть барону присущее ему радостное расположение духа, тащила его в ювелирный магазин. А Борька, для приличия посопротивлявшись, выбирал самые дорогие часы и такие же дорогие запонки.
Когда же он оставался один, то доставал эти побрякушки, прикидывал их стоимость и с удовлетворением отмечал, что если их продать, то денег хватит надолго. Он даже несколько раз ездил в Барселону, продавал часть не нужных ему побрякушек, а деньги клал на свой банковский счет.
Так он выполнял недвусмысленный совет Валентина Костина не рассчитывать до самой старости на деньги леди Херрд, а постараться сколотить собственный капитал.
Все шло прекрасно, пока однажды его Ламорес не заказала ужин в номер, а сама объявилась во всем черном и, что больше всего его поразило, без какой бы то ни было косметики.
– Что с тобой? – не на шутку встревожился Борька.
– Сегодня день траура, – скорбно ответила леди Херрд. – Сегодня ровно три года, как не стало моего дорогого Чарльза. Он был прекрасным мужем, и я его никогда не забуду.
– Ах вот оно что, – потупился Борька. – Поминки… Надо бы сходить в церковь, заказать молебен. Или у протестантов это не принято?
– Почему же «не принято»? Принято. Но Испания – страна католическая, и в городе всего одна протестантская церковь, да и та где-то на окраине. Но я туда поеду. Несколько позже, – как-то отчужденно добавила леди Херрд.
– Я закажу такси, – бросился к телефону Борька.
– Нет-нет, не беспокойся, – остановила его леди Херрд. – Я это уже сделала. И вообще, – непривычно решительно продолжала она, – я поеду одна. Мне надо побыть с Чарльзом наедине: я хочу с ним посоветоваться.
– Как это – посоветоваться? – поперхнулся Борька.
– Мне надо с ним посоветоваться о том, как жить дальше, – жестко отрезала леди Херрд. – У меня такое ощущение, что я все делаю не так, как надо.
«Ну и ну, – еще больше встревожился Борька, – чего ей там этот покойник насоветует? Что-что, а роман с липовым бароном он не одобрит. Надо как-то ему понравиться. Но как? – заметался Борька. – Как можно понравиться покойнику? Стоп! Кажется, знаю. Я где-то читал, что чем чаще их вспоминают живые, чем чаще проявляют интерес к их земной жизни, тем они сговорчивее и добрее. Чушь, конечно, полнейшая, но усыпить бдительность леди Херрд это поможет».
– Извини меня, дорогая, за мою толстокожесть, – начал издалека Борька, – но во всем виноват я. Да-да, я! – протестующе поднял он руки, заметив, что леди Херрд хочет что-то сказать. – Я был так поглощен развитием наших отношений, так радовался, видя, как ты прямо на глазах расцветаешь, что ни разу не поинтересовался твоим прошлым. А оно было, хорошее или плохое, но было. Прошлое никогда не проходит без последствий, оно обязательно оставляет свой след не только на настоящем, но и на будущем. Я видел, как ты иногда, казалось бы, ни с того ни с сего становишься грустной, но вместо того, чтобы расспросить о подлинной причине, переадресовывал это на себя – дескать, был к тебе недостаточно внимателен. Но дело-то в другом, дело в твоем прошлом, которое всегда с тобой и которое, как бы ты ни старалась, дает о себе знать. Могу ли я попросить тебя, моя дорогая Ламорес, – приложил руку к сердцу Борька, – приоткрыть дверцы того сейфа, в котором ты хранишь свои самые дорогие воспоминания?
Надо ли говорить, что после такой речи леди Херрд рухнула в кресло и залилась горючими слезами.
– Ах, барон, мой дорогой барон, – сквозь слезы восклицала она, – так со мной еще никто не разговаривал! Этого не делал даже незабвенный Чарльз. Ну, что ж, – сбросила она траурную шляпку, и Борька с грустью заметил, что ее рассыпавшиеся по плечам волосы начали седеть. – Ты прав, когда-то надо расставить все точки над «i». Да, мы неровня. Да, ты аристократ, ты барон, а я простолюдинка, – с каким-то отчаянием продолжала она. – Мой отец работал на железной дороге, он был диспетчером или что-то вроде того. Но образование и мне, и старшей сестре дал: я получила диплом учительницы начальных классов, а Кэтрин – медсестры. Плесни-ка мне глоток виски, – неожиданно попросила леди Херрд, – а то виски как тисками стиснуло, – скаламбурила она.