Восхождение
Шрифт:
– Да, понимаю, – решительно тряхнула головой Мэри. – Я должна идти за мужем, и я за ним пойду. Валентин, – взяла она за руку Костина, – я согласна перейти в православие. Что я для этого должна сделать?
– Не бойся, – слегка приобнял ее Костин, – это не больно. Но вот где это сделать – большой вопрос, – досадливо наморщил он лоб. – Насколько мне известно, в округе нет ни одной православной церкви.
– Зато есть в Париже! – воскликнула леди Херрд. – Это я знаю точно. Там же и отпразднуем свадьбу! Кто-нибудь возражает? – игриво поинтересовалась она.
Громкие аплодисменты и шумные возгласы одобрения были ответом
А потом начались, в самом прямом смысле слова, горячие дни. Нужно было выбрать фасон платья невесты, придумать ей новую прическу, составить список гостей, выбрать ресторан, определиться с меню – всем этим занимались леди Херрд и барон Скосырев. Они даже два раза съездили в Париж, где леди Херрд прошлась по ресторанам, пока не остановилась все на том же «Максиме», а Борька мотался по пригородам, выбирая подходящую православную церковь.
Когда наконец нашел то, что надо: скромную внешне, но богатую внутри церковь (как тут же выяснилось, ее богатство, включая необычайной красоты иконостас, проистекало от именитых прихожан, в число которых входили даже члены дома Романовых), возникло множество вопросов, на которые Скосырев не мог ответить.
С самим венчанием проблем не было. Но когда речь зашла о переходе невесты в православную веру, священник начал ссылаться то на митрополита Макария, то на патриарха Никона, то на премудрого Марка Ефесского, объясняя, что дело это непростое, как кажется, что чин принятия в православную веру, тем более протестантов – это особый ритуал, который состоит из исповеди, покаяния в грехах, причем всех, которые помнишь с юности, затем – так называемого оглашения, состоящего из отрицания от всех прежних заблуждений, в которых пребывал, и лжеучений, которым следовал, а также таинства миропомазания.
Но и это не все. После молитвы, встав с колен, присоединяемый к православной церкви должен произнести обещание исповедовать православную веру «до кончины живота своего», в уверение чего поцеловать Евангелие и крест. И только после этого дает соответствующую подписку, которая заносится в специальную книгу.
– Готова ли ваша невеста на все это? – спросил в заключение священник? – Искренне ли откажется от лжеучения, в котором до сих пор пребывала? Сможет ли быть послушной Святой православной церкви?
– Да сможет, все она сможет, – бодро начал Скосырев. Но потом подумал и развел руками. – А впрочем, не знаю. Тем более, что это невеста не моя, а моего друга.
– Тогда я бы вам посоветовал, – мягко молвил батюшка, – рассказать, что вы услышали от меня, и вашему другу, и его невесте. Пусть хорошенько подумают, и если они искренни в своих намерениях, Святая церковь с радостью примет новообращенную в свои объятия и станет ей заступницей и исповедальницей.
Так Скосырев и поступил. Вернувшись в Сантандер, он пригласил в номер леди Херрд, Мэри и Валентина и с очень серьезным выражением лица рассказал им о беседе со священником. Пока Валентин выжидательно молчал, а Мэри, нахмурив лобик, размышляла, совершенно неожиданно в атаку пошла леди Херрд.
– Это почему же она пребывала в заблуждениях и следовала лжеучениям? – напористо начала она. – Впрочем, и я тоже… Это что же получается: выходит, что все протестанты заблуждаются и попадут в ад, а православные – прямиком в рай? И о каких лжеучениях речь? Почему они лжеучения, кто это доказал? Не намек ли это на то, что наши пастыри, включая настоятеля Вестминстерского собора, дураки, а православные священники – умницы? И не просто умницы, а хранители истины, которую они носят в карманах своих риз, сутан или что там они надевают поверх штанов и пиджаков?
Борька от этой атаки просто онемел. «Эк ее! – подумал он. – Училка – она и есть училка. Начиталась, видно, в юности каких-то завиральных книжек, вот ее и понесло. А может быть, и другое: обидно стало за англичан, не дураки же они, в самом деле, чтобы сотни лет следовать каким-то лжеучениям. Да и наши хороши, вместо того чтобы найти общий язык с католиками и протестантами, следуют когда-то провозглашенной доктрине: кто не с нами, тот против нас. А ведь в Евангелии же есть другой вариант: кто не против нас, тот с нами. Это куда терпимее, мудрее и стратегически привлекательнее.
Как их бишь называют, фанатиками? Нет, догматиками – это точнее. А впрочем, какое нам дело до всех этих поповских споров: кто из них святее, разберутся на небесах. Нам же надо остудить пыл Ламорес и уговорить Мэри без слез и рыданий пройти обряд перехода в православие. А потом – с радостью и ликованием церемонию венчания! Да и Вальку надо поддержать, что-то он у меня сник, даже слова сказать не может».
– Вот что я вам скажу, дорогие мои братья и сестры, – чуточку ерничая, начал Скосырев. – Пусть попы носят в своих штанах, сутанах и ризах, что хотят, – бросил он двусмысленный взгляд на леди Херрд, – а истина ли это, разбираться не нам, а их шефу, который откуда-то сверху все видит и все знает. Нам же надо следовать его завету, – неожиданно вспомнил Борька гимназический курс богословия, – и даже не столько завету Христа, сколько его отца, то есть Творца, или, как его еще называют, Создателя, который, создав мужчину и женщину, сказал: «И оставит человек отца и мать, и прилепится к жене своей, и будут двое одной плотью. Так что они уже не двое, но одна плоть».
– Ай да Борь… то есть барон! – подскочил Костин. – Ай да голова! И как здорово сказано! – оживленно продолжал Костин. – Нет, просто замечательно сказано: они уже не двое, но одна плоть! Мэри, дорогая моя Мэри, – прижал он руку к сердцу, – ну что же ты молчишь? Скажи наконец, что тебя смущает?
– Почему ты решил, что меня что-то смущает? – мягко улыбнулась Мэри. – Я слушаю ваши умные разговоры, а думаю только об одном, – обезоруживающе улыбнулась она, – какой длины должно быть свадебное платье: в пол или чуточку короче?
Тут все так и покатились со смеху! А Борька кинулся к патефону, поставил какую-то пластинку и закружил прильнувшую к нему леди Херрд в стремительном вальсе!
Все, вопрос о переходе в православие, так и не будучи поставленным, был решен сам собой. Чуточку дурачась и по-флотски раскачиваясь, Валентин подплыл к Мэри и церемонно пригласил ее на танец. Сделав вид, что не знает, как ей поступить, Мэри оглянулась на тетушку. Поняв игру, леди Херрд разрешающе кивнула. Только после этого послушная племянница подала Валентину руку и, сшибая стулья, они понеслись в головокружительном вальсе.