Воскресенье
Шрифт:
Но осталось еще полмира, полная тольтеков, туарегов, аборигенов, китайцев, индийцев и так далее, которым все равно, будет ли выходной день в субботу или в воскресенье. Для них любой день — рабочий и также любой — день отдыха и медитации. Есть еще особый вид людей, называемых жителями Средиземноморья, которые пошли еще дальше. Они — а в эту категорию входит и население Балкан — решили (это неписаный закон, конечно) отдыхать не только по субботам и воскресеньям, но и каждый день после обеда. Чтобы вздремнуть в тени на холодке или в мягкой постели, встать ближе к вечеру и приступить к культурно-развлекательным мероприятиям. И даже более того, такой ежедневный средиземноморско-балканский отдых, то есть перерывы в работе в будни, в плане отдыха лучше, чем воскресенье, потому что воскресенье, будучи первым днем перед началом рабочей недели, создает огромный стресс, учитывая, что за ним следует
16.
Муэдзины замолкли.
Мы задремали.
Сначала заснули Веда и Божо, наверное, оттого, что очень устали, а не от моей безмолвной экзегезы, слышать которую они не могли. Я заметил, что голова Веды упала на плечо Божо, тот лежал, согнувшись, и не двигался. В том, как эти двое тянулись друг к другу, чувствовалась какая-то скрытая симпатия. Я увидел, хоть, вероятно, не должен был видеть или, по крайней мере, не должен был замечать, как рука госпожи Веды, левая рука, нежно опустилась на колено господина Божо. Эти двое прижимались друг к другу сильнее, чем это было нормально и позволительно, то есть морально допустимо в случаях, как этот, в котором мы оказались. Но черт с ними. Почему я постоянно должен думать о чем-то подобном?
В той воцарившейся всемирной немой тишине, какая бывает только перед рассветом, я с горечью в душе посетовал, что мое исчезновение с лица земли никто до сих пор так и не заметил. Никто не поднял тревогу. Никто не позвонил в полицию с известием, что я исчез, никто не взволновался оттого, что меня нет. И тогда я в который раз почувствовал себя совершенно одиноким, изолированным, испуганным, рядом с двумя незнакомыми людьми, чьи намерения явно отличались от моих. А вина за то, что никто не расстроился из-за моего отсутствия, лежит на мне самом. Я виноват, потому что я ухожу, не сказав, куда иду, я не живу ни здесь, ни там, я совершенно нестабильная личность, по крайней мере, таким меня считают другие. По их словам, я психически неуравновешенный человек. Я легко взрываюсь, легко раздражаюсь, легко хватаюсь за оружие, легко все вокруг себя разбрасываю, легко впадаю в депрессию (иногда просто вселенского размаха), легко начинаю биться в истерике, легко напиваюсь, легко подпадаю под действие антидепрессантов, у меня легко появляются галлюцинации.
Мой диагноз — ПНЛ, психически неуравновешенная личность. Мне поставили его, когда я обратился к врачу с простудой. Сидя в длинных очередях и слушая бесконечные разговоры пациентов в приемной, я весь изнервничался, был раздражен и агрессивен, поэтому, когда я вошел в кабинет к врачу, я был уже на грани нервного срыва. Она, врач, естественно, заметила это и заставила меня встать на одну ногу, затем закрыть глаза и дотронуться указательным пальцем правой руки до носа. А кто сможет стоять на одной ноге, закрыть глаза и указательным пальцем ткнуть в кончик носа, не падая и не теряя равновесия? Никто, — сказал я. Все, — парировала она. Вот почему она поставила мне диагноз ПНЛ, хотя у меня была высокая температура и простуда.
С тех пор я общаюсь в основном с психически неуравновешенными личностями. Нас большинство, поэтому я легко нахожу друзей. Мы, такие люди, легко знакомимся друг с другом, легко вступаем в контакт, но так же легко и ссоримся. Проблема только в том, что, когда я встречаюсь с так называемыми нормальными людьми, я не могу долго находиться в их компании.
У меня был один приятель с ПНЛ, который где-то в 2001 году водил танк. Эх, как он просто и легко прыгал с танком с поляны на поляну, с лужка на лужок, с холма на холм. Как гордо двигался этот танк — и в холода, и в морозы, и летом, и зимой, по мелководным рекам и густым лесам, как величественно рушил он все на своем пути: сараи, деревянные бараки, ветхие домики, старые деревья, заборы и плетни! Как быстро он поворачивал пушку во все стороны, выискивая места, через которые можно прорваться. А что было, когда мой приятель останавливал танк, чтобы закурить, любо-дорого посмотреть. Он вставал посреди площади, открывал люк, высовывал голову, озирался по сторонам, чтобы увидеть, где он, глотал свежий воздух и закуривал сигарету. Вокруг него собирались
От постоянной езды на танке у него одеревенели правая рука и левая нога, так что во время следующего медицинского осмотра у него не получилось стоять на одной ноге и попадать по носу указательным пальцем одеревеневшей руки. С тех пор мы стали лучшими друзьями, и это подтверждается тем фактом, что мы вообще никогда не видимся и не навещаем друг друга. Но в любом случае глубоко внутри меня таится чувство, что он — единственный человек, который в данный момент, может быть, думает обо мне и задается вопросом, что я делаю и где нахожусь. Если я напишу или позвоню ему, то где бы он ни был на Земле, он в любой момент придет мне на помощь. У нас депрессии разного типа. У него от долгого вождения танка, у меня от долгого разглядывания танка. В любом случае, мы настолько отдалились друг от друга, что стали фактически неразлучны. Но я не могу позвонить ему и сказать, в какой ситуации нахожусь, потому что не уверен, как он отреагирует на мой звонок, но, зная его характер, могу с высокой долей вероятности предположить, что он пошлет меня к чертовой матери.
Второй в списке тех, о ком я вспомнил, была Марта.
Вообще-то, проклятая тишина, в которой я очутился, когда Веда и Божо задремали, прижавшись друг к другу, такая тишина, которая царит только ранним утром в воскресенье, тишина, из-за которой я не мог заснуть, напомнила мне о молчании Марты.
И вправду, почему она перестала со мной разговаривать? Если бы она по-прежнему говорила со мной, пусть даже монологами, я бы не оказался там, где я нахожусь сегодня. В любом случае, я убежден, что молчание Марты, то есть прекращение какого-либо общения со мной, согласно моему анализу, носит или психологический, или социальный характер, кроме того, ее поведение частично является следствием унаследованных ею черт характера, что не является необычным для положения женщины в традиционной среде.
Например, так же молчали ее бабушка Митра и ее мать Ангела. Но эти два молчания, то есть три молчания — разные по своей сути. Например, бабушка Митра, когда была маленькой, должна была молчать в силу традиции. Ей приходилось молчать, когда говорили старшие: молчать, когда говорил ее отец Крсто, ее дед Ламбе, дядья Петре и Георги, сваты Андреа и Спиро, кум Васил и так далее.
К сожалению, в этом смысле ситуация по женской линии была для нее не намного лучше. Ей также приходилось молчать, когда говорила ее свекровь, говорили золовка, кума, крестная мать и так далее. Пик ее молчания пришелся на время Первой мировой войны, примерно на 1917 год. Баба Митра не могла точно вспомнить год, но помнила связанное с этим определенное событие, поэтому после небольшого исследования мне удалось установить датировку вполне точно. Так что это было не тогда, когда выстрелила первая винтовка, и не тогда, когда войска проходили через их деревню, а когда над их деревней пролетел дьявол с черными крыльями. Меня, как аналитика повседневной жизни, поразил этот факт, и после недолгих поисков информации в электронных СМИ я пришел к выводу, что весьма вероятно в том году птицы, покинувшие Европу во время Первой мировой войны, пролетали над их населенным пунктом. Они летели такой темной и компактной стаей, что затмили небо над деревней, летели тучей, напоминавшей тело дьявола с рогами и трезубцем.
Именно тогда, то есть когда дьявол пролетел над нашими краями, она впервые увидела своего мужа Зеко, и с этого момента, как того требовал обычай, она должна была молчать еще три года. Но что такое три года по сравнению с бесконечностью вселенной и звездного неба?! Так сказала себе бабушка Митра и стиснула зубы. Когда эти три года прошли, она произнесла такую речь, какой на наших просторах никогда еще не слышали и не представляли возможной. Она не останавливалась до 1989 года, когда покинула этот мир.
Но молчание перешло к ее дочери Ангеле, матери Марты, правда в совершенно другой форме и в совершенно другом, неожиданном, облике, который можно коротко охарактеризовать как сопротивление. В отличие от бабушки Митры, которая молчала, подчиняясь обычаю, Ангела молчала, сопротивляясь. Это были времена в середине XX века, когда все боролись как умели и как могли. Согласно устной легенде, ее схватили оккупанты, но она сопротивлялась им при помощи молчания, не желая предавать своих товарищей. Это событие потом вошло в учебник истории для седьмого класса.