Воскрешение из мертвых (Повести)
Шрифт:
— Ну хорошо, мы найдем ему должность.
Даже у себя дома ректор долго не может успокоиться. С одной стороны, он понимает, что Феодосий слишком уж вольно трактует обнаруженные им цифры. Но, с другой стороны, любой изолированный факт сам по себе мертв, пока его не обоснует умный (а подсознание подсказывает: «Может быть, еще и ловкий») комментатор. Хотелось бы, конечно, остаток дней своих прожить тихо, спокойно (и снова голос изнутри: «Честно»), но уж такое время сейчас, что так не только не проживешь, но еще и с амвона, или, как говорят миряне, со сцены сойдешь раньше времени. Другие, более прыткие, вмиг тебя обойдут, себя и церковь прославив.
А церкви сейчас ох как трудно! Ректор всегда был лоялен к Советской власти. Конечно, она ведет атеистическую пропаганду, но, по мнению отца Арсения, не очень эффективно, гораздо больше делают сама советская действительность и достижения современной науки.
Вот и приходится бороться изо всех сил за тех, кого атеисты относят к «обыкновенным верующим». Они составляют большинство посещающих церкви, и без их «гривенников и полтинников», как цинично выразился отец Феодосий, оскудела бы церковная касса. Они-то как раз и прислушиваются к модернистскому толкованию отдельных положений вероучения.
Закрыть, может быть, глаза и дать возможность этому Феодосию осуществить свой замысел?…
Так и не придумав ничего более приемлемого, отец Арсений засыпает наконец тревожным сном.
10
Андрею Десницыну очень хочется поехать в Благов вместе с Настей. С тех пор как они поженились, были ведь у деда всего три раза, а он так всегда радовался их приезду и хоть донимал Настю вопросами, относился к ней заботливее, чем к внуку. Андрею это было приятно, огорчала лишь ненасытная любознательность старика.
— Уж ты потерпи, Настя, — виновато улыбаясь, говорил он жене.
— Мне его любопытство не в тягость, — отвечала Настя. — Я могу только позавидовать ему. Если даже доживу до его возраста, боюсь, что к тому времени охладею ко многому. А у него светлая голова и совсем не праздное любопытство. И потом, он не только спрашивает, сам многое знает. Читает ведь день и ночь.
Своим дедом Андрей всегда гордился, даже когда в бога верил. Злился на него иной раз за насмешки над духовенством и над самим господом богом, но уважал за прямоту, бескомпромиссность, смелость и оригинальность суждений.
Андрей решает не звонить ему и не посылать телеграммы, чтобы не утруждать старика приготовлениями к своему приезду. Он садится на утренний поезд, а в полдень уже стучится в дубовую дверь родного дома, в котором до сих пор знаком и дорог ему скрип каждой половицы, каждый предмет немудреной его обстановки, мурлыканье серого кота, трущегося о ноги. Сколько поколений этих домашних животных сменилось в доме Десницыных, но всегда были они тигровой масти, и называл их Дионисий неизменно Васьками, потому что сочетание букв «с» с мягким знаком, по уверению деда, очень нравилось котам. Был этот Васька Василием XII.
Дед широко распахивает дверь и, ни слова не говоря, заключает внука в свои все еще могучие объятия. Он, как всегда, в стареньком подряснике, хотя ни в церкви, ни в семинарии не несет уже никаких официальных обязанностей, лишь числится каким-то «заштатным консультантом».
Борода у Дионисия совсем уже седая. Черными остались только могучие толстовские брови. Не сдал и голос, по-прежнему силен и звучен, на зависть дьякону местного собора.
Лишь расцеловав Андрея троекратно, Дионисий спрашивает:
— Что же ты без Анастасии-то?
— Занята Настя, приедет попозже. Готовится к международной конференции.
— А ты надолго ли?
— На целый месяц. У меня сейчас каникулы. Ну, а вы как тут живете?
— Да так, ничего вроде. Местное духовенство старается держаться подальше от меня, как и я от них, а семинарии я еще бываю нужен, особенно ректору. Кстати, он сегодня просил зайти к нему вечером домой. Отец Арсений человек неглупый, но не очень решительный, типичный традиционалист. Однако ему приходится приспосабливаться к духу времени и к натиску некоторых модернистов. Завелся тут у нас один кандидат в магистры богословия, отец Феодосий, писал я тебе о нем. По воскресеньям «актуальные проповеди» читает.
— Он, кажется, из Одесской семинарии?
— Оттуда. На вопросы прихожан дает толковые ответы. Снискал у них популярность. Начитан и сведущ в науках. Не чета дремучим местным традиционалистам. Чует, однако, мое сердце, что движет им не вера в бога.
За обедом, расспросив Андрея о здоровье и занятиях в аспирантуре, Дионисий достает журнал «Земля и Вселенная» и спрашивает:
— Чего это вдруг снова заговорили о «черных дырах», не знаешь, случайно?
— Я не астрофизик, мне трудно ответить на такой вопрос. Придется потерпеть до приезда Насти. Она специализируется по философским вопросам современного естествознания и лучше меня во всем этом разбирается.
— А тебя это не интересует? — удивляется Дионисий. — Считаешь, что к атеизму это не имеет никакого отношения?
— Насколько мне известно, «черные дыры» — это такие космические объекты…
— Это не объекты, — прерывает Андрея Дионисий. — Знаешь, как они называются? «Областью пространства, в которую упала звезда». А вернее, могилой бывшей звезды. Могилой, из которой не в силах вырваться ни луч света, ни атом вещества и вообще никакой иной сигнал. Вот уж воистину черная дыра!
— Я вижу, вы за это время многое постигли…
— Э, ничего я не постиг! — недовольно прерывает внука Дионисий. — И не постигну, ибо я всего лишь малограмотный бывший богослов, потрясенный могуществом науки. И чем больше узнаю, тем больше убеждаюсь в нелепости придуманного человеком бога, убогости и наивности этой выдумки. Зачем, например, понадобилась этому придирчиво копающемуся в человеческих грешках мелочному и злопамятному библейскому богу такая невероятно сложная Вселенная? Если же допустить, что это не его епархия, а владения дьявола, тогда могущество бога окажется несоизмеримо малым по сравнению с могуществом его антипода дьявола, и люди только по своему невежеству могут поклоняться такому ничтожному богу.