Воскрешение из мертвых (Повести)
Шрифт:
— По-прежнему, Евгений Николаевич.
— А то, что по почерку, согласно Ломброзо, можно почти безошибочно определить врожденный «преступный тип», тоже ими признается?
— Не с такой категоричностью, как у Ломброзо. Он ведь считал, что по почерку можно установить не только преступный характер, но и род и вид совершенного преступления. У убийц и грабителей он находил такие характерные, по его мнению, особенности, как удлинения, криволинейность и мечевидность верхних и нижних окончаний букв. А в почерке воров по его теории преобладают широкие закругленные буквы.
— Хорошо, что эта теория не взята на вооружение нашей криминалистикой, — смеется Лазарев, — а то меня пришлось бы не только снять с работы, но и привлечь к уголовной ответственности, как явного убийцу и грабителя. Обращали вы внимание на мой почерк? Вот взгляните-ка тогда на мою докладную записку начальству. Видите, какие у меня удлиненные буквы с мечевидностями в верхних и нижних окончаниях? Придется все это быстренько отпечатать на машинке, а то как бы кто-нибудь не придрался.
— Вы все такой же веселый и добрый человек, Евгений Николаевич. С каким бы удовольствием снова вернулась я под ваше начальство…
— Так в чем же дело?
— Теперь уж поздно, да и несерьезно уходить из аспирантуры спустя полтора года. К тому же и над диссертацией немало потрудилась за это время.
— А если бы я вас попросил помочь нам разыскать Маврина, не жалко вам будет отпуск на это ухлопать?
— Не думаю, что на это уйдет весь отпуск.
— Думаю, что вам небезынтересно будет знать, что поиском Маврина занимаемся мы не по нашей только инициативе. К нам поступили официальные заявления от дирекции завода, на котором он работал, и от профессора Кречетова.
Лазарев снимает трубку и набирает номер одного из отделов Министерства внутренних дел.
— Здравствуйте, Виктор Павлович, это Лазарев вас беспокоит. Нет ли чего-нибудь нового об отце Феодосии?
— Уехал куда-то этот «отец», Евгений Николаевич, — отвечает Лазареву Виктор Павлович. — Нет, не в командировку, а совсем. Потерпите денек-другой — выясним. Проявлять интерес к нему официально пока не следует. Кстати, знаете, кто еще преподает в Одесской семинарии? Магистр Травицкий.
— Значит, после скандала он не был отлучен от церкви?
— Выходит, что нет. Но не это главное… Не кажется вам примечательной сама встреча Телушкина с Травицким?
— Это может быть и чистейшей случайностью, — замечает Лазарев после небольшого раздумья.
— У меня нет такой уверенности. Но даже если допустить, что встретились они случайно, то, находясь рядом, не могли не оценить друг друга и нашли, наверное, общий язык.
— Но ведь они довольно разные…
— А по-моему, у них много общего, потому что фанатизм Травицкого тоже на грани авантюризма.
— Вы имеете в виду его неудачный эксперимент общения со всевышним?
— В этом эксперименте было много неясного.
— Велось ведь следствие по этому делу.
— Травицкий все тогда свалил на бывшего взрывника Серко. Тот был постоянно пьян и потому почти невменяем, но я не сомневаюсь, что дом он заминировал по заданию Травицкого. Магистру это дорого могло обойтись, если бы не заступничество главы местной епархии. Он считал Травицкого одержимым защитником веры, действовавшим «в помрачении сознания».
— Но Травицкий был все-таки осужден.
— Всего на год. А когда вернулся, духовенство снова приняло его в свое лоно да еще великомучеником, наверное, объявило. Православная церковь кого только не возводила в ранг божьих угодников и святых! В Благов, однако, они не решились его вернуть, устроили в Одесскую семинарию.
— Виктор Павлович, вы мою бывшую сотрудницу, старшего инспектора Грунину, помните? Примите ее, пожалуйста, и ознакомьте с делом Травицкого поподробнее. До свидания, Виктор Павлович, еще раз большое вам спасибо!
Положив трубку, Лазарев довольно улыбается.
— Сосватал я вас комиссару милиции Ивакину, Татьяна Петровна. Это тот самый, который помогал благовским сотрудникам нашего министерства расследовать дело магистра Травицкого. Его хорошо Настя Боярская знает. Или она теперь Десницына?
— Нет, оставила свою девичью фамилию. Дайте мне телефон комиссара.
8
Грунина условилась зайти к Насте часов в восемь, когда та вернется с работы. Но дома Татьяна застает одного Андрея. Настя, оказывается, задержалась где-то и вот-вот должна прийти.
«Скорее всего, зашла в магазин купить что-нибудь на ужин в связи с гостьей», — решила Татьяна.
Андрей явно рад ее приходу, не знает, куда посадить.
— Вы не суетитесь, пожалуйста, Андрей Васильевич, — говорит Татьяна, — я у вас дома ведь не в первый раз.
— Я не суечусь, Татьяна Петровна, — смущенно улыбается Андрей, — просто не обучен светскому обхождению, как говорится, и потому у меня все так нескладно…
— Терпеть я не могу этого «светского обхождения»! — восклицает Татьяна. — Обойдемся как-нибудь и без него, мы ведь с вами старые друзья. Ну, как вам «живется» в аспирантуре?
— Интересно, но иной раз вздыхаю по инструментальному цеху, из которого пришлось уйти.
— А мне казалось, что наука вам ближе.
— На заводе мне были нужны умные, талантливые руки, в аспирантуре светлая голова, долговременная и оперативная память, говоря языком кибернетиков. А у меня, наверное, руки талантливее головы.
— Ну, голову-то всем нам нужно бы получше, не поднимать же из-за этого руки вверх?
— Я и не поднимаю. Вздыхаю только. Очень трудно постичь все, что открывается взору. Не хватает целенаправленности, мысли разбегаются от многообразия проблем…