Воскрешение из мертвых (Повести)
Шрифт:
— Уж не того ли, который столь неудачно претендовал на докторскую степень?! — невольно восклицает Настя.
— А как это вы догадались? — удивляется Кречетов.
— Такая уж я догадливая, — улыбается Настя. — А вам откуда это известно? Не консультировался же он с вами?
— Представьте себе, консультировался.
— После всего того, что между вами произошло?
— А может быть, как раз именно поэтому. Наверное, я все-таки убедил его тогда, что немного разбираюсь в механике субатомных миров, и ему захотелось узнать мое мнение о возможности такого эксперимента. Но он, конечно, не пришел ко мне сам, а прислал довольно объемистый трактат, подписанный вымышленной фамилией.
— А как же вы догадались, что это именно он?
— Это следовало из всего того, что я прочел в других его работах.
— Ну, и что же вы ему ответили?
— Разобрал этот новый его трактат с такой же основательностью, как и диссертацию.
— И он уже получил ваши замечания?
— Получил, наверное. И кажется, именно по этой причине пострадала моя рука… Не понимаете?
Настя отрицательно качает головой.
— Пришел он ко мне среди бела дня и, как только я открыл ему дверь, выхватил что-то похожее на пистолет. Но пистолет его дал осечку, а может быть, я успел вовремя дверь захлопнуть, только выстрела не произошло. Но, торопясь захлопнуть дверь, я поскользнулся, упал и сломал руку. Вот, собственно, и все. Весьма возможно, впрочем, что это был совсем не он.
— А вы разве не видели его лица?
— Он был в надвинутой на глаза меховой шапке и с поднятым воротником. К тому же у нас на лестничной клетке темновато. Я, однако, почти не сомневаюсь, что это мог быть только он. По моим расчетам, это произошло как раз в тот день, когда он должен был получить мой ответ. По его просьбе мое письмо было послано ему до востребования.
— Да, пожалуй, это действительно мог быть он, — подумав немного, произносит Настя. — А вы заявили об этом в милицию?
— Нет, в милицию я не заявлял и вас очень прошу об этом происшествии никому ни слова. По-моему, психически он не вполне здоров, и мне не хотелось бы привлекать его к ответственности.
— Но его же нужно в сумасшедший дом! — возмущается Настя. — Он ведь снова может прийти…
— Не волнуйтесь, Настенька, — успокаивает ее Кречетов, — больше он стрелять в меня не будет. Да и потом, нет ведь полной уверенности, что это он. А если рассказать все милиции, они непременно арестуют именно его, ибо против него больше всего улик. А если потом окажется что это не он, представляете, как я буду выглядеть? Лишил его докторской степени да еще обвинил в покушении на убийство…
Но Настю все эти доводы Кречетова ни в чем не убеждают, и она просто не находит слов от возмущения. Лишь успокоившись немного, она спрашивает:
— Ну, а если это действительно был кто-то другой?
— Кто-то другой покушаться на меня не мог. Так покушаться мог только явно сумасшедший. А единственный мой знакомый, производящий впечатление сумасшедшего, это он. И не будем больше об этом, если вы хоть немного меня уважаете.
— Извините меня, пожалуйста, Леонид Александрович! Я не знала, что этот разговор так вас расстроит… Мне вообще давно пора дать вам возможность отдохнуть. Еще только один вопрос: как поживает ваша племянница Варя? Навещает она вас?
— С тех пор как заболел, приходит почти ежедневно, хотя теперь она не только работает, но и учится в заводском техникуме.
— А замуж все еще не собирается?
— Претендентов на ее руку, по имеющимся у меня сведениям, достаточно, — улыбается Леонид Александрович, — но она одержима почти фанатической идеей — перевоспитать одного сбившегося с пути парня. «Сделаю, говорит, из него настоящего человека». И чует мое сердце, добьется своего и именно ему отдаст, наверное, свою руку и слишком уж доброе сердце.
9
В тот день Настя так и не решилась показать профессору расчеты Куравлева. Она приходит с ними спустя неделю. На ее расспросы о здоровье Леонид Александрович лишь шутит, и вообще по всему чувствуется, что он в хорошем настроении. Да она и не помнит такого случая, чтобы он хоть когда-нибудь был не в духе. Зная, что профессор не молод и обременен множеством дел (хватает, наверное, и неприятностей), она всегда восхищается его оптимизмом.
— Что, холодновато? — спрашивает он Настю. — Ишь как раскраснелась с мороза! А я вас сейчас чайком погрею. Проходите, пожалуйста. Мы, холостяки, народ расторопный, мастера на все руки.
Он поспешно уходит на кухню. Вернувшись, устраивается в своем любимом кресле.
— Ну-с, а теперь к делу. Слушаю вас.
Настя торопливо расстегивает свой портфель, извлекает несколько страниц, исписанных Куравлевым, и протягивает их профессору.
— Вот, посмотрите эти формулы, пожалуйста.
Кречетов с интересом всматривается в неровные строки, написанные торопливой рукой, негромко приговаривая:
— Любопытно, любопытно… Да и почерк чем-то знаком…
«Неужели он узнает руку Куравлева?… — тревожится Настя. — Тогда придется все ему рассказать. А может быть, лучше и не таить ничего, не ждать, пока сам догадается, чьи это формулы?…»
— Черт побери! — прерывая мысли Насти, восклицает Кречетов. — Да ведь это же почерк Куравлева! И некоторые формулы мне уже знакомы… Откуда это у вас?
Настя молчит.
— Конечно, тут все очень сумбурно, но я помню, каким был математический аппарат предлагаемого им вторжения в «область Икс», в это «пристанище всевышнего». Выкладывайте-ка, откуда это у вас?
И Насте приходится рассказать все, что она знает о Куравлеве и богословах Десницыных.
— А теперь объясните мне, пожалуйста, — внимательно выслушав Настю, спрашивает Кречетов, — почему вы сами не решились мне все это рассказать?
Настя даже краснеет невольно.
— Видите ли… — запинаясь, начинает она. — У вас ведь с Куравлевым такие отношения…
— Боялись, что я буду необъективен в их оценке? — кивает профессор на листки с формулами.
— Как вы могли подумать такое, Леонид Александрович! Я бы тогда вообще не стала вам этого показывать. Отнесла бы кому-нибудь еще…
— Ну ладно, ладно! Будем считать, что я просто неудачно пошутил. Ну, а как к Куравлеву ваши богословы относятся?
— Настороженно. Опасаются шарлатанства с его стороны.