Воскрешение на Ресуррекшн-роу
Шрифт:
Питт в ответ указал на то, что Джонс был художником из высшего общества, который жил в таком фешенебельном районе, как Гэдстоун-парк, и поэтому нельзя просто забыть об его убийстве, иначе обитатели других таких районов забеспокоятся о собственной безопасности.
И ему нехотя уступили.
Проинструктировав констеблей, сам Питт направился в Парк, к майору Родни. На этот раз он не станет обращать внимания на гнев и протесты майора — он просто больше не может это себе позволить. Если убийца Годольфина Джонса воспользовался случайно подвернувшейся разрытой
Возможно, убийцей была одна из тех женщин, чьи лица запечатлены на фотографиях, или же кто-то другой, кого Джонс шантажировал, как Гвендолен Кэнтлей. Но, конечно, у него было ограниченное число любовных связей: он не был привлекательным мужчиной. Возможно, Годольфин неумеренно льстил, но светским красавицам это не в новинку. И вообще Питт склонен был думать, что романтическая версия не особенно достоверна. Да и что касается шантажа, он вряд ли связан с романами художника. Итак, все это возвращало Томаса к Ресуррекшн-роу и фотографиям.
Он стоял у двери майора Родни. Ему открыл дворецкий, который впустил Питта с утомленным видом человека, который смирился с чем-то неприятным, но неизбежным. Питт испытывал подобные чувства, когда зубная боль наконец заставляла его пойти к дантисту.
Майор принял его неприветливо, почти не скрывая нетерпения.
— Мне нечего добавить, инспектор Питт, — сердито сказал он. — Если вам больше нечем заняться и вы будете без конца приходить и докучать людям, то лучше передайте дело кому-нибудь более компетентному. Вы просто несносны!
Питт не смог заставить себя извиниться.
— Убийство — неприглядное и малоприятное дело, сэр, — ответил он.
Он возвышался над майором, и тот, не желая с этим мириться, указал инспектору на кресло, приглашая сесть. Сам он уселся на стул с прямой спинкой и теперь мог смотреть сверху вниз на Питта, утонувшего в глубоком кресле. Пальто инспектора распахнулось, шарф был развязан: в комнате было тепло.
Майор снова обрел некоторую уверенность в себе.
— Итак, что теперь? — осведомился он. — Я уже говорил вам, что был почти незнаком с мистером Джонсом лично — не более, чем велит простая учтивость. И я показал портреты. Не знаю, чем еще могу быть полезен. Я не из тех, кто интересуется чужими делами. Никогда не слушаю сплетни и не позволяю сестрам пересказывать мне то, что они случайно услышали. Ведь это в природе женщин — болтать о банальных пустяках.
Томасу хотелось поспорить (он мог себе представить, что сказала бы сейчас Шарлотта), но майор не понял бы его. К тому же не время обсуждать подобные вопросы. Майор Родни ему не друг и не ровня, и каких бы убеждений
— В самом деле, сплетни могут быть великим злом, и в основном они неверны, — согласился инспектор. — Правда, когда я к ним прислушиваюсь, у меня часто случаются прозрения, и я начинаю лучше понимать характеры людей. То, что один человек говорит о другом, может быть неправдой, но это показывает мне…
— Что этот человек сплетник, да еще и лжец в придачу! — отрезал майор. — Я не испытываю ничего, кроме презрения к вам и к профессии, которая заставляет вас потакать таким порокам! — Он с негодованием буравил Питта взглядом.
— Совершенно верно, — согласился Томас. — Слова человека могут ничего не сказать о том, кого он оговаривает, зато говорят многое о нем самом.
— Что? — Майор был поражен. Ему потребовалось несколько минут, пока до него дошел смысл слов Питта.
— Когда вы открываете рот, то непременно выдаете себя, — пояснил Томас. У него возникла новая мысль относительно майора Родни и его отношений с женщинами.
— Гм-м! — хмыкнул майор. — Никогда не занимался софистикой. Всю свою жизнь я был солдатом. Я человек действия и никогда не сидел сложа руки и философствуя. Для вас было бы лучше, если бы вы в свое время отслужили в армии — там из вас сделали бы мужчину. — Он взглянул на расхристанный вид Питта, развалившегося в кресле, и тот зримо представил себе сержанта, муштру, учебный плац. И улыбнулся, счастливый оттого, что это ему не грозит.
— Конечно, среди женщин есть много злобных сплетниц, — заметил Томас, подбрасывая майору нужные мысли. — А праздность — мать пороков.
Майор снова удивился. Он не ожидал таких разумных мыслей от полицейского, особенно от этого.
— Вот именно, — подтвердил Родни. — Поэтому я делаю все возможное, чтобы мои сестры были заняты делом. Уютные домашние дела и, конечно, изучение предметов, которые им по силам, — домоводство и садоводство, и тому подобное.
— А как насчет современных событий? Или может быть, немного истории? — спросил Питт, осторожно направляя его в нужную сторону.
— Современные события? Не говорите глупостей. У женщин нет ни интереса, ни способностей к таким вещам. И все это им не подходит. Как я вижу, вы не очень-то хорошо знаете женщин!
— Не очень, — солгал Питт. — Кажется, вы были женаты, сэр?
Майор заморгал. Он не ожидал подобного вопроса.
— Да, был. Моя жена давно умерла.
— Какое несчастье, — посочувствовал Питт. — И долго вы с ней прожили?
— Год.
— Как трагично.
— Сейчас все это уже в прошлом. Это случилось много лет назад. Да я и не успел к ней привыкнуть — на самом деле почти не знал ее. Я был солдатом — всегда вдали, всегда сражался за королеву и за родину. Такова цена долга.
— Да, это так. — Питту не пришлось изображать жалость — это горькое чувство росло в его душе, по мере того как внезапно пришедшая мысль все больше завладевала им. — И женщина не всегда оказывается другом, которого надеешься найти, — добавил он.