Воскрешение. Дилогия
Шрифт:
– Хватит! – оборвала землянина Линда. – Выслушивать пошлости нам совсем неинтересно. Мы идем в свои комнаты. Веди, мальчик.
– Я тоже пойду, – вымолвил Кайнц. – Слишком устал.
Вскоре группа скрылась в толпе. Рядом с Коуном, Алонсом и Агадаем остались лишь Храбров и Аято. Несколько секунд наемники и бандиты молча смотрели друг на друга. Первым не выдержал монгол:
– А Генрих здорово сдал. Возраст дает о себе знать.
– Да, – кивнул головой Тино. – Это стало особенно заметно после гибели Лунгрена и Ридле. Оба были ему наиболее близки. Родственные народы, одна
– Какая сейчас разница, – махнул рукой Агадай. – Пойдемте лучше выпьем напоследок. В адском котле черти вина не поднесут.
Все пятеро уселись за длинный стол, на котором стояло несколько наполовину опорожненных бутылок. Рядом храпели пьяные бандиты, и порой их просто приходилось скидывать на пол. Словно бесчувственные мешки, воины растягивались в проходах. Правда, заботливые официанты оттаскивали тела в сторону, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не споткнулся. Разлив в бокалы светло-желтую жидкость, Талан довольно громко произнес:
– За тех, кто скоро отойдет в мир иной! Мы слегка расшевелили эту планету. Придет время, и нас вспомнят. А как – разве это важно?
– Важно, – возразил Храбров. – Мне наплевать на Алан, но я горжусь своей родиной. Я русич и не хочу предавать народ, который меня вырастил и воспитал. Никто не сможет сказать, что Олесь Храбров опозорил свое имя.
– Демагогия, – вставил Линк. – Свою задачу группа не выполнила. Без вас аланки и шагу не ступят за пределы Нейтральной зоны. Рано или поздно их продадут в рабство. На этом и закончится история еще одного разведывательного отряда.
– Спешишь, – улыбнулся Тино и взглянул на часы.
До критической точки осталось всего двадцать минут. Японец поднял глаза и увидел, как резко изменилось лицо Агадая. Тело монгола дернулось в судороге, и воин невольно издал стон.
– Проклятье, – выругался Талан. – Уже третий приступ. Адская боль. Просто невозможно терпеть. Такое впечатление, что внутри все разрывается на куски.
– Препарат впитывается в кровь, – объяснил самурай. – Скоро приступы пойдут один за одним. Так, во всяком случае, говорила Салан.
– О боги, неужели все мучения были напрасны? Ну скажите, зачем вы шли сюда? Чтобы умереть? Довольно глупо… – из последних сил воскликнул Агадай.
– Как знать, – философски заметил Храбров. – Мне очень жаль тебе это говорить, Талан, но сейчас умрешь только ты один. Алан предвидел задержку экспедиции, и Виола получил временное противоядие для всех наемников. Мы вкололи его несколько часов назад.
В самообладании монголу отказать было нельзя. Терпя мучительную боль, он внимательно смотрел в глаза юноши. Нет, тот не лгал. Состояние Агадая ухудшалось, а Олесь и Тино сидели, как ни в чем не бывало. Последний раз в жизни степной воин рассмеялся.
– Отлично сработано, – наконец произнес Талан. – Учись, Коун. Твои сородичи умны и предусмотрительны. А тебе, Храбров, я вот что скажу – любая палка имеет два конца. Через несколько минут моя душа улетит на суд Божий, ее мучения в этом мире закончатся. А вот что будет с вами? В лучшем случае – смерть от меча этих ублюдков. В худшем – вы выполните миссию. На Таскону высадится десант, и начнется новое освоение, а точнее сказать, покорение планеты. Десятки, сотни, тысячи землян станут цепными псами Алана. Признайся честно – ты не наемник, ты – раб. Без противоядия любой из вас покойник. Так стоит ли жить в постоянном страхе? И бояться вы будете не смерти, а этих адских мучительных болей!
На подобную речь трудно было ответить. Монгол сказал истинную правду и в то же время глубоко заблуждался. Человека можно захватить в плен, заставить работать или воевать, но рабом он становится лишь тогда, когда сам смиряется со своей участью. Ни Олесь, ни Тино на это были не способны. Они слишком уважали себя, чтобы всю оставшуюся жизнь подчиняться аланцам. Просто пока их интересы совпадали с интересами могущественной цивилизации. В любой момент воины могли взбунтоваться, и, конечно, каждый из них мечтал о свободе. Как ее добиться, земляне не знали, но надежды не теряли. Кто знает, что ждет их впереди…
– Адская боль, – еле слышно вымолвил Агадай и опустился на колени. – Терпеть нет никаких сил. Скорее бы мученья кончились.
Наемники смотрели на монгола с состраданием. Да, он их предал, помогал врагам в уничтожении группы, но Талан все же был землянином. Вряд ли это имело значение на родной планете, а вот на Тасконе подобный факт приобретал особый смысл. Представителей молодой развивающейся культуры судьба забросила в этот гибнущий мир и заставила воевать. Какая разница, на чьей стороне? Они, в любом случае, здесь чужие. Их так мало, что потеря даже одного человека, пусть и врага, больно отдается в сердце. Тем более, что бедняга погибает долго и мучительно. Смотреть на искаженное болью лицо монгола, на судороги, сотрясающие все его тело, земляне не могли.
– Олесь, помоги мне, – взмолился Талан.
Вытащив из-за пояса кинжал, юноша протянул его Агадаю.
– Это все, что я могу сделать, – сказал юноша и отвернулся в сторону.
– А большего и не надо. Умереть достойно сотник великого хана Батыя всегда сможет, – гордо проговорил монгол. – И все же смешно. Русский кинжал, от которого я должен был бы погибнуть на Земле, настиг меня даже здесь.
Раздался сдавленный, хриплый смех. Неожиданно он оборвался. Олесь повернулся и увидел распростертое тело Агадая. Из сердца воина торчал кинжал, и по полу растекалась алая кровь.
– Вот и все, – с грустью сказал Тино. – Теперь нас стало еще меньше. Трое из восьми. А ради чего? Могущество Алана? Так мне на него наплевать. Ради собственной жизни? Вряд ли. Смерти я не боюсь, хотя и не ищу ее. Над этим стоит поразмыслить, Олесь. В чем-то покойный Талан был прав.
Храбров кивнул головой, но отвечать не стал. Состояние русича было просто отвратительным. Он смотрел на труп монгола и никак не мог отвести глаза. Если бы Агадай погиб в бою, от меча или стрелы, если бы он умер от какой-нибудь болезни, юноша не переживал бы. Но видеть, как действует этот проклятый препарат, оказалось выше моральных сил Олеся. В душе он поклялся, что обязательно припомнит Алану столь жестокий эксперимент. Издеваться над людьми не имеет права ни одна, даже самая высокоразвитая, цивилизация.