Воскресшая душа
Шрифт:
– Помню.
– Прекрасно. Знаете, какое я имел приключение на обратном пути в Петербург? Ведь меня сбросили с поезда.
– Очень жаль.
– Однако вы сострадательны… Но я позволю себе рассказать некоторые подробности; они очень интересны. Меня, собственно говоря, не сбросили с поезда, а выронили из рук в тот самый момент, когда я должен был очутиться под колесами. Человек, которому нужна была моя жизнь, приподнял меня – я был под наркозом – и направил мое падение так, чтобы меня разрезало колесами; но в это время толчок, полученный этим человеком, заставил его выпустить меня
– Ваше приключение, ваше спасение чрезвычайно интересны, – прервал его Куделинский, – но почему вы рассказываете все это мне?
– А почему вы так испугались, когда я вошел в комнату?
– Почему?! – воскликнул Куделинский. – Я очень нервен. Смерть графа Нейгофа…
– Которого вы даже до могилы не проводили!
– Вы знаете? – смешался Станислав.
– Эх, – покачал головой Мефодий Кириллович, – если бы вы знали, сколько я знаю! Знаю я, почему вы так испугались, когда я здесь появился; знаю я, кто был виновником благодетельного толчка, спасшего меня; знаю, что стало с человеком, который хотел сбросить меня с поезда; знаю, кто убил старика Козодоева, да мало того, что знаю, имею еще письменное показание его убийцы… Слушайте, вы человек умный, смелый – вы это уже доказали, будем говорить прямо. Ваше виляние ни к чему не приведет. Поговорим прямо, откровенно, лучше будет. Хотите?
Куделинский ничего не сказал, но утвердительно кивнул головой.
XXXIV
Кобылкин сразу переменился. Презрительно-ироническое выражение исчезло с его лица, голос стал задушевно-ласковым.
– Ведь это вы сбросили Квеля с поезда? – тихо спросил он.
– Я! – гордо поднял голову Куделинский, поняв, что этому человеку все известно.
– Вот и прекрасно, что вы становитесь откровенны, – похвалил его Кобылкин. – Вы меня теперь не бойтесь, – ласково добавил он, кладя свою руку на руку Станислава.
– Я и не боюсь! Прежде – да, боялся, а теперь не боюсь… Теперь, именно теперь не боюсь.
– Тогда я рад за вас… Знаете, я в тот вечер на любаньском вокзале восхищался вами. Какая быстрота соображения, какая решительность, смелость! Право, если бы вы не пошли этим проклятым, роковым путем, вы могли бы быть замечательным человеком.
– Оставьте, – поморщился Куделинский. – К чему вы говорите это? К чему эти комплименты, похвалы? Это все равно, что охотник, затравивший зверя, стал бы перед ним расшаркиваться и восторженно уверять, что ему очень жаль затравленного.
– Не совсем так, – остановил его Кобылкин, – шла борьба…
– Но она еще не кончилась!
– А все-таки близка к концу. Погодите… послушайте меня. Я в этой борьбе участвовал на свой страх и риск. Ведь вы знаете,
– Очень жаль, что так случилось!
– Верно. Но не замечаете ли вы тут кое-чего другого? Вы человек мыслящий. Не замечаете ли вы, что к нашей борьбе примешался Некто, безмерно могучий, Некто, располагающий такими средствами, каких не может быть ни у одного человеческого существа. Некто, всесправедливый, ни малейшего дурного дела не оставляющий без возмездия, Некто, карающий и милующий. Этот Некто спас меня, когда мне не было спасения, и орудием моего спасения сделал того, кому нужна была моя гибель…
– Мне кажется, – перебил его Станислав, – что эта трущоба не подходящее место для проповеди.
– Я не проповедую, а только делаю некоторые выводы. Да и отчего не поговорить перед концом? Отчего не высказаться по интересному для нас обоих вопросу? Знаете, ведь Квель тогда не умер…
– Он жив? Мне говорили, что его видели здесь, на улицах столицы! – заволновался Куделинский.
– Может быть. Я вам скажу только, что в тот роковой момент он видел вас и узнал.
– Да, я слышал, что он выкрикнул мое имя, – сознался Станислав Федорович.
– Вот тут-то вы и допустили в своей игре ошибку. Вы толкнули Квеля и меня с поезда и успокоились. Вас даже не поразило то обстоятельство, что двое людей слетели с поезда и вдруг о таком ужасном случае ни слуха, ни духа, ни малейшего намека в газетах? Разбились люди, но куда же девались их трупы? Ведь два трупа, найденные на полотне железной дороги, наделали бы много шума. А шума нет. Стало быть, и трупов нет, стало быть, и обреченные на гибель не погибли. Не так ли?
– Да, вы правы! Это было упущение.
– Ага, сознаетесь! – усмехнулся Кобылкин. – Но все-таки план, составленный Квелем и Маричем…
– Маричем?! – воскликнул Станислав Федорович. – Вы знаете и о нем?
– А как же! Про всех вас всю подноготную знаю. Так я говорю, план составлен был хорошо. Нашли бы мой труп на рельсах, все было бы приписано несчастному случаю, тем более что поездная прислуга была подготовлена к нему. Ведь как только Квель вытащил меня, бесчувственного, на площадку, Марич занял мое место, а в Ушаках они должны были сойти. Было двое, и сошло двое. Все в порядке. Все предусмотрено, даже билет был лишний на мою долю взят.
– Однако вы, – с усмешкой произнес Куделин- ский, – гораздо более осведомлены, чем я и даже Марич.
– Да как же мне не быть осведомленным, когда я все эти подробности знаю от Квеля?
– Он жив? – быстро спросил Станислав.
– Вы уже второй раз спрашиваете меня об этом. Вспомните, что я ответил вам на первый вопрос, и довольствуйтесь этим ответом. Вернемся к нашему разговору; вам он не скучен?
– Нет, я слушаю вас с большим интересом, – горько усмехнулся Куделинский. – Ведь то, что вы говорите, это, так сказать, счет, представляемый мне вами. Особенно интересен будет его итог.