Воскресшая любовь

Хантер Мэдлин

Хейден незаметно отозвал Кристиана в сторону.

– Управляющий землями в Эйлсбери-Эбби утверждает, что, наведавшись в усадьбу, ты несколько дней подряд объезжал свои владения. Сегодня я получил от него письмо.

– Я доволен своей поездкой.

– Он пишет, что ты буквально засыпал его вопросами. Он опасается, что ты заподозрил его в злоупотреблениях и придирчиво изучаешь, как он выполняет свои обязанности.

– Я ни в чем его не подозреваю. Это было просто любопытство с моей стороны. В конце концов, это поместье – моя собственность.

– Твое

любопытство само по себе кажется чем-то из ряда вон выходящим. Ты никогда не проявлял к усадьбе никакого интереса. Управляющий землями так и заявил в своем письме. Он пишет, что ты даже не знаешь его имени. Неудивительно, что он забеспокоился.

– Он ошибается, мне известна его фамилия – Голденуоддел. Кто может забыть такое мудреное имя?

– Кто? Например, ты. Его зовут не Голденуоддел, а Голденуоттел.

– Успокой Голденуоттела и передай, что я остался доволен тем, что увидел. У меня нет серьезных нареканий ни относительно его работы как управляющего, ни по поводу твоего надзора за делами в усадьбе.

Хейден приподнял бровь.

– Говоришь, нет серьезных нареканий? – Он усмехнулся.

– Нет. Только короткий список моих предложений – и все.

Хейден промолчал.

– Ничего особенного, только небольшие предложения. Они скорее похожи на мои соображения, нежели на распоряжения. Скажи спасибо мисс Монтгомери. Она отчитала меня за то, что я пустил дело на самотек и не уделяю внимания своей усадьбе.

Они вошли в гостиную. Наклонившись к Хейдену, Кристиан прошептал:

– Жених Кэролайн немного скучноват. Ничего не поделаешь: трезвенники и добродетельные люди немного скучны. Поэтому нельзя его в этом винить. Однако я счел своим долгом поставить тебя в известность – на тот случай, если ты окажешься рядом с ним за столом.

– Я предусмотрительно умаслил тетю Хенриетту, обеспечил себе местечко рядом с мисс Монтгомери и рассчитываю на приятную беседу. Так что в ближайший час скука мне не грозит.

– Я чувствую себя ужасной грешницей. Порочной женщиной, – шептала она, а он в это время снимал с нее сорочку. Платье, в котором она была на ужине, и корсет уже валялись на полу. Сидя на краю кровати, Кристиан медленно раздевал Леону. Ее смущение возбуждало его. – Ваша тетушка дома, – говорила она. – И ваша двоюродная сестра тоже. Хотя они рано ушли из-за стола, возможно, они знают, что я еще здесь.

По правде говоря, Леона вовсе не чувствовала себя грешницей. Просто ей было неловко.

– Леона, не забывайте, что этот дом огромный. Здесь очень много места. Представьте, что все они сейчас находятся в другом доме.

– Но ваша тетушка…

– Хенриетта занята своими личными делами. К ней самой пришел любовник, месье Лакруа. Он проскользнул через черный ход и незаметно пробрался к ней в спальню. Так что тетушке сейчас не до нас с вами.

С молчаливого согласия Леоны Кристиан снял с ее ноги подвязку и чулок. Леона стояла перед ним почти нагая, дразняще эротичная в своей наготе. Невольно залюбовавшись ею, Кристиан не мог решить, стоит ли снимать с Леоны второй чулок –

так хороша она была сейчас.

– Честно говоря, на самом деле меня больше смущают не ваши родственники, которые находятся в доме, а эта постель. – Теперь Леона говорила громче. – И эта спальня, и ваши личные апартаменты. – Она посмотрела Кристиану в глаза. – В отличие от Эйлсбери-Эбби, где вы бываете лишь наездами, здесь вы живете постоянно. Здесь вы находите отдушину, укрываясь от всего остального мира. Для вас это место – святая святых. У меня такое ощущение, что, переступая порог этих комнат, я нарушаю ваше уединение. Вторгаюсь в ваш мир.

– Мое уединение весьма относительно. По моему дому всегда снуют лакеи. И мой секретарь Фиппен почти всегда крутится возле меня. – Кристиан все же решил снять с Леоны остатки одежды и развязал подвязку. Сняв чулок, он принялся гладить ноги Леоны, стараясь ее отвлечь.

– Слуги – другое дело. Кто еще имеет право входить в ваши апартаменты?

– Не далее как сегодня у меня в гостиной сидели мои братья. – Начав ласкать ее грудь, Истербрук увидел, что Леона закрыла глаза от наслаждения. Она вздохнула и обняла Кристиана за плечи. Из чего он сделал вывод, что ему удалось унять ее тревогу.

Однако он рано радовался. Хотя у Леоны перехватывало дыхание, она все равно продолжала возражать:

– Вы не понимаете, Кристиан. Родственники, которые приходят и сидят в вашей гостиной, не в счет. Когда в ваших комнатах нахожусь я – это совсем другое дело. Раньше вы приводили своих любовниц сюда?

– О чем вы! Конечно же, нет!

– Вот видите. Значит, я вторглась на вашу территорию, нарушила ваше уединение.

В каком-то смысле Леона права. Только все дело в том, что Кристиан с самого начала желал, чтобы она нарушила его уединение. Он сам тщательно это спланировал и день за днем терпеливо осуществлял свой план.

– Я хочу, чтобы вы здесь присутствовали. В моей постели и в моей спальне. Хочу овладеть вами здесь, на этой кровати. Хочу, чтобы после вашего ухода на моей постели остался ваш запах. Хочу как можно дольше предаваться сладким воспоминаниям о жгучей страсти, охватившей нас.

После этого Леона, словно лишившись дара речи, не произнесла больше ни слова, забыв обо всем на свете…

Кристиан помог Леоне одеться, оделся сам и проводил Леону до парадной двери. У входа стояла карета.

– Мой экипаж будет ждать вас в три часа, – сказал Кристиан, помогая Леоне сесть в экипаж.

– Куда вы меня отправляете?

– Я договорился с Альфредом Говардом, он встретится с вами.

Говард тоже был судовладельцем, хотя и не таким крупным, как Сент-Джон.

Напоминание о долге несколько омрачило радостное настроение Леоны после ночи любви, проведенной с Кристианом. Леона не могла не оценить великодушия Истербрука. Он обещал ей помочь и не нарушил своего обещания. Однако они оба прекрасно понимали, что означало завершение всех дел, которые привели Леону в Лондон.

Леона высунула голову из окна экипажа и поцеловала Кристиана.