Воскресшая жертва (сборник)

Армстронг Шарлотта

— Для меня, Марк, свобода означала нечто совсем другое. Может быть, вы меня поймете. Это означало, что я принадлежу самой себе, со всеми моими глупостями и бессмысленными привычками, что я единственная хозяйка этих моих привычек. Я понятно говорю?

— И именно поэтому вы так долго откладывали свадьбу?

— Дайте мне, пожалуйста, сигарету, — сказала она. — Сигареты в гостиной.

Я принес ей сигареты и раскурил свою трубку.

— Свобода означала для меня мое уединение, — продолжала она. — Это не значит, что я хочу вести своего рода двойную жизнь, просто меня возмущает,

когда вмешиваются в чужую жизнь. Может быть, потому, что моя мама всегда спрашивала меня, куда я иду и когда вернусь домой, и всегда вынуждала меня чувствовать себя виноватой, если я что-то изменяла в жизни. Мне нравится поступать импульсивно, и меня возмущает до глубины души, когда меня спрашивают, куда, что и почему. — Она, как ребенок, повышала голос в стремлении быть понятой. — В пятницу у меня было назначено свидание с Уолдо — своего рода холостяцкий ужин перед отъездом в Уилтон. Это должен был быть мой последний вечер в городе до свадьбы…

— Шелби спокойно это воспринял?

— Конечно. А вы бы нет? — Она засмеялась и показала мне язык. — Уолдо возмущался Шелби. И я не могла этому помешать. Я никогда не флиртовала и не настраивала их друг против друга. И я хорошо отношусь к Уолдо, он суетливый старый холостяк, но он был добр ко мне, очень добр. Кроме того, мы дружим уже много лет. Шелби должен был это учитывать. Мы цивилизованные люди и не стремимся изменить друг друга.

— У Шелби, как я понимаю, есть привычки, которые вам не совсем нравятся?

Она пропустила вопрос мимо ушей:

— Я действительно собиралась в пятницу ужинать с Уолдо и в десять двадцать сесть на поезд. Но после обеда я приняла другое решение.

— Почему?

— Почему? — переспросила она с издевкой. — Именно поэтому я и не сказала ему об этом. Потому что он спросил бы меня, почему.

Я начинал сердиться:

— Вы можете следовать своим привычкам, если хотите, и, видит Бог, меня не интересует, что вы относитесь к ним как к святыням, но речь идет об убийстве. Об убийстве! Должна же быть какая-то причина, почему вы приняли другое решение?

— Такая вот я.

— Разве? — спросил я. — Мне говорили, что вы добрая женщина, которая склонна думать о старом друге и не подводить его из-за эгоистического каприза, что вы великодушны и тактичны.

— Однако, мистер Макферсон, вы невозможный человек.

— Пожалуйста, расскажите мне со всеми подробностями, почему вы изменили свое намерение поужинать с Уолдо.

— У меня разболелась голова.

— Знаю. Вы так ему и сказали.

— Вы мне не верите?

— У женщин всегда болит голова, когда они не хотят что-то делать. Почему вы вернулись после ленча с такой головной болью, что позвонили Уолдо, даже не сняв шляпы?

— Полагаю, об этом вам рассказала моя секретарша. Насколько важными становятся мелочи, когда происходит что-то ужасное!

Она подошла к кушетке и села. Я последовал за ней. Внезапно она тронула меня за рукав и так нежно посмотрела мне в глаза, что я улыбнулся. Мы оба рассмеялись, и мелочи стали совсем незначащими.

— Помогите мне, Марк! — взмолилась она. — Я сказала вам правду. В пятницу после ленча я почувствовала себя так отвратительно, что просто не в состоянии была выдержать болтовню Уолдо и не могла бы выдержать ужин с Шелби, ведь он был бы особенно рад тому, что я отменила свидание с Уолдо. Мне просто необходимо было побыть одной.

— Почему?

— Как вы настойчивы!

Она поежилась. День был прохладный. Дождь стучал в окно. Небо было серого цвета.

— Разжечь огонь в камине?

— Не беспокойтесь. — Ее голос также прозвучал холодно.

Я достал поленья из-под книжных полок и разжег их.

Она сидела на краю кушетки, подобрав под себя ноги, обхватив плечи руками. Она выглядела беззащитной.

— Ну вот, — сказал я, — скоро вы согреетесь.

— Пожалуйста, пожалуйста, Марк, верьте мне. За этим ничего не кроется. Вы ведь не просто сыщик, который не видит ничего, кроме внешних проявлений. Вы человек, умеющий чувствовать, вы воспринимаете нюансы. Пожалуйста, попытайтесь понять.

Это была хорошо рассчитанная атака. Мужчина не может быть сильнее своего тщеславия. Если бы я сомневался в ее словах, я был бы не более чем грубым сыщиком.

— Хорошо, — сказал я, — оставим это. Может быть, за ленчем вы увидели привидение. Может быть, ваша подруга сказала такое, что напомнило вам что-то еще. Черт возьми, все мы иногда проявляем характер.

Она соскользнула с кушетки и с протянутыми руками побежала ко мне:

— Вы в самом деле душка. Еще вчера вечером я поняла, что мне никогда не нужно бояться вас.

Я взял ее руки в свои. Они были мягкими, но твердыми. Простачок, сказал я себе, и решил тотчас же что-нибудь сделать. От этого зависело, смогу ли я уважать сам себя. Я был полицейским, слугой народа, представителем закона и порядка.

Я подошел к шкафу с напитками:

— Вы когда-нибудь видели это?

Это была бутылка с этикеткой «Три Хорсис».

Она ответила без малейшего промедления:

— Конечно, она в доме уже несколько недель.

— Но это не тот сорт, который вы обычно покупаете, правда? Это вы тоже получили от Москони?

Она ответила длинным предложением без всякой пунктуации:

— Нет нет я прихватила ее однажды вечером у нас кончился «Бурбон» а у меня собралась компания на ужин так что я остановилась по дороге домой с работы это было на Лексингтон-авеню или может быть на Третьей авеню не помню.

Она бессовестно лгала. Я проверил у Москони и обнаружил, что в тот вечер в пятницу, между семью и восемью часами, Шелби Карпентер заходил в магазин, купил бутылку «Три Хорсис» и заплатил наличными вместо того, чтобы занести покупку на счет мисс Хант.

ГЛАВА V

— Что вас так задержало, мистер Макферсон? Вы должны были приехать раньше. Может быть, сейчас уже слишком поздно, может быть, он навсегда ушел.

На розовой кровати в розовом халате, рукава которого были оторочены мехом, лежала миссис Тридуэлл. Я, как врач, сидел на высоком стуле.

— Шелби?

Она кивнула головой. Ее розовое ухоженное лицо выглядело сухим и старым, веки набухли, тушь расплылась под ресницами. Померанец лежал на розовом шелке и повизгивал.