Восьмая Марта
Шрифт:
— Минуточку! — крикнул я, услышав, как съезжаются дверцы лифта и ускорил шаг.
Хотя, к чему было торопиться, если имеются ещё два подъёмника. Правда, есть вероятность, что они под облаками зависли. Но лифт всё же не уехал. Джинсовая нога с рваной дырой на колене придерживала для меня дверь. Ну спасибо, пипетка, реабилитировалась.
Войдя в кабину, я мазнул взглядом по мелкой фигуре — джинсы, курточка, милое личико, задорный хвостик чёрных волос. Пигалица и есть, правда, немного старше, чем подумалось издали. Ничего интересного. Кроме… дырки на джинсах.
— У Вас штаны порвались, — с раздражением подумал я… почему-то вслух, и на всякий случай, показал где именно. Захотелось ещё пальцем прикоснуться, но, к счастью, я ещё не настолько одичал на суровой чужбине.
— Дома заштопаю, — сердито ответила мелкая и нажала кнопку моего этажа.
«Боевой зайчонок», — сквозанула мысль, и я с трудом подавил смешок. Колено попутчицы не давало покоя, и чтобы не пялиться, куда не следует, я прибавил громкость в телефоне и прикрыл глаза. Из-под опущенных ресниц наблюдаю, как девчонка шарит по мне взглядом. Выражение её лица не разобрать, но вряд ли оно излучает добродушие. Наверное, мне должно быть стыдно за мою грубость, но мне почему-то смешно.
— Уважаемая, Вы во мне дыру протрёте, — уличаю мелкую за подглядыванием и, кажется, даже сквозь музыкальный фон слышу её возмущённое пыхтение.
Из лифта я выхожу первым, даже не взглянув на попутчицу. Но забыть о ней не получается, потому что, как только я подхожу к квартире, позади раздаётся возмущённый голосок:
— Эй, а Вы куда намылились?
Это она мне, что ли? Оглянулся — и — да, похоже, что мне. Глазищи синие и почему-то испуганные. Странно… когда я в последний раз обращал внимание на глаза девушек? Когда Ирка пыталась убедить меня, что верна до гробовой доски. И как только я удержался тогда, чтобы не забить её в эти самые доски. И кто это решил, что женщин бить нельзя? Тогда подобная мысль впервые пришла в голову. И ушла, к счастью.
Дверь квартиры захлопнулась, отрезая меня от синих глаз. Для таких нежных малышек я хреновый попутчик.
Геныч с Жекой подвалили спустя пару часов с тонной провизии.
— Да кто это будет есть, пацаны? Я ж тут один, — я растерянно взирал, как Геныч выстраивает пирамиду из контейнеров с домашней едой.
— Матушка приказала тебя откормить, а я всегда слушаюсь маму, ты же знаешь, — невозмутимо ответил друг.
— Макс, не страдай, мы поможем, — заверил Женёк. — Отличная хата у тебя, братуха, а мне вот пока не светит здесь поселиться. Хоть самому в ипотеку влезай.
Это было странно, потому что отец Женьки — и есть тот самый застройщик, поднявший «Седьмое небо». Раньше я Жеку недолюбливал, считая зажравшимся мажором. Выбешивало и то, что мой лучший друг проводил с этим понторезом слишком много времени. Но Генычу всё же удалось нас примирить, и Жека на деле оказался отличным пацаном, ну а понты… — положение обязывает.
— Да тебе-то грех жаловаться — живёшь в центре и хата твоя никак не хуже, — ответил я Женьку.
— А ты думаешь, ему здесь хата нужна? — ухмыльнулся Геныч, — он бы
— Да пошёл ты, придурок, к синим китам, — беззлобно огрызнулся Женёк.
— Но-но! Китов не трогать, нам на них ещё ровняться! — хохотнул Геныч.
Да, сильно я, однако, выпал из жизни — мои друзья говорят по-русски, но я ни хрена их не понимаю.
— Так, давайте по порядку, зачем Женьку жить здесь и пасти за пентхаусом? — решил я хоть немного быть в теме.
— Да ты чо-о-о, у него ж там нерастащимый лямур. Не баба, а тираннозавр, но выглядит, правда, как мечта Господа. Отстал ты, брат, от жизни. Жек, а ну, покажь фотку нашему Незнайке.
Я, конечно, был в курсе, что Женёк расстался со своей Викой, но о его новом увлечении слышал впервые.
— Думаю, не стоит, пока пацан с голодухи, — мрачно заметил он, при этом ловко организовывая для нас вечернюю поляну на моей кухне.
— А вот это правильный подход, забота о друге — первее всего! — заключил Геныч.
— Что-то много текста и никакой конкретики, — ответил я ему, — но заинтриговал, брат, теперь колись давай.
— Я лучше покажу, чем расскажу, — Геныч ломанулся к окну в гостиной, увлекая меня за собой, и ткнул пальцем в стекло. — Вон, видишь теремок на крыше?
— Ни хрена себе теремок, да там целая крепость! — озвучил я.
Этот нестандартный пентхаус заинтересовал меня ещё давно и я мысленно прикидывал, для кого возводится подобная роскошь.
— Истину глаголишь, дружище, именно так этот домик на крыше и называется — «Крепость»! А хозяйка сей крепости — и есть проклятая любовь нашего Женька. И теперь он мечтает быть Карлсоном, который живёт на крыше, в идеале, рядом с той «Крепостью». Видишь, света сейчас нет — это потому, что хозяйка на Елисейских полях зажигает, а у тебя пока есть время и возможность, чтобы успеть купить бинокль до её возвращения. В этом доме у всех уже есть.
— Заглохни ты, — не выдержал Женёк, — иначе я сам тебя выключу. Весь мозг уже вынес.
— Да тебе, Жек, его и не вносили, судя по твоей долгоиграющей тоске. И не родился ещё тот Илья Муромец, который меня выключит. Но, хочу заметить, у тебя есть преимущество перед остальными дрочунами с биноклями — наша небожительница знает о твоём существовании.
Со стороны было странно наблюдать за этим стёбом, и я был уверен, что Женёк взорвётся, но тот лишь поморщился и стал разливать вискарик по бокалам.
— Сворачивай уже свой театр, — оттащил я Геныча от окна.
— Согласен, я предлагаю отложить бинокли и выпить за доступных женщин, — быстро перестроился Геныч.
В «Дровах» нас уже ждали. Не был здесь полтора года, но показалось, будто и не уезжал никуда — вокруг всё те же лица.
«Макс, давай к нам!», «О, какие люди!», «Ну, ни фига ж себе, явление!» — звучали со всех сторон грубые, охрипшие, либо весёлые и пьяные мужские голоса. «Вау, Максик!», «А-а-а, Максюшечка, котик мой!», «Максимилиан, душа моя…» — мурлыкали, восклицали, визжали девичьи.