Восьмое Небо
Шрифт:
– Если желаете повидать кого из заключенных, вам к начальнику тюрьмы, мисс. Первый же коридор налево, второй этаж.
Ринриетта с достоинством кивнула, как сделал бы на ее месте каледонийский барристер:
– Я знаю дорогу. Можете не провожать.
Лишь переступив порог, она позволила себе немного согнуть плечи – поддержание осанки королевского барристера требовало больше сил, чем ей поначалу казалось.
– Капитанесса...
– Да, «Малефакс»?
– Спешу сообщить, что я уже сделал свою часть работы. Тюремный гомункул обезврежен, -в голосе «Малефакса» Ринриетте
Ринриетта нахмурилась.
– Какой работой?
– Расчетом курса, - «Малефакс» мстительно усмехнулся, - Я убедил его в том, что он навигационный гомункул. И теперь он пытается проложить курс для полной кокосовых орехов шхуны в условиях сильной облачности на высоте в восемь тысяч футов. Он сам виноват, в конце концов. Эти каледонийские служаки зачастую чересчур исполнительны.
– Он позаботился о страже в камерах?
– Так точно. Перед тем, как отправиться в полет, он объявил смену караула на полчаса раньше. И я позаботился о том, чтоб нужные двери в караулке были заперты.
– Если бы ты мог с такой же легкостью открыть двери камер…
– Проклятая каледонийская консервативность, - вздохнул гомункул с напускным сожалением, - Она приносит вред, как только касается чего-то кроме пудингов. Ключи от камер и кандалов есть только у старшего караула и начальника тюрьмы, чары тут не помогут.
– Именно поэтому я собираюсь выполнить свою часть плана.
Начальник тюрьмы встретил ее не очень приветливо. Это был средних лет господин с внимательными темными глазами и поджатыми губами. Должно быть, постоянный полумрак и тюремная сырость не лучшим образом сказывались на здоровье – его волосы давно оставили безуспешные попытки сохранить свои позиции надо лбом и лишь пытались сдержать наступающие со всех фронтов залысины. Едва ли эта битва грозила затянуться надолго. На Ринриетту он взглянул пристально – узнал, что ли? – но, разглядев ее сюртук, быстро смилостивился.
– О, вы и есть барристер Уайлдбриз? Болван гомункул не передал мне, что в наших безрадостных чертогах дама. Покорно прошу.
Он не был так мил тремя неделями раньше, когда распорядился отвести Паточной Банде самую скверную часть каземата на нижнем уровне и не жалеть цепей. Тогда он видел перед собой не даму, а пленную пиратскую капитанессу, опасного во всех отношениях преступника. Изобразив в ответ прохладно-вежливую улыбку законника, Ринриетта не удержалась от горькой мысли. Тогда, три недели назад, королевским тюремщикам не требовались цепи, чтобы сломить ее сопротивление.
Когда каледонийский патруль арестовал их, она сама передала офицеру воздушной пехоты саблю, даже не сделав попытки вытащить ее из ножен. И всю дорогу до Ройал-Оука провела в молчании, безучастно разглядывая жидкие каледонийские облака. Не изменилась она и на острове. С той же покорностью позволила надеть на себя кандалы и молча прошла за конвойным в свою новую каюту. Едва оказавшись в коридорах из отшлифованного серого камня, она уже чувствовала себя человеком, проведшим здесь всю свою жизнь, сломленным и безразличным ко всему окружающему.
Тюремщики
До тех пор, пока Шму не бросила ей склянку с какой-то жидкостью, спрятанную в потайном кармане. Может, яд?.. Ринриетта выпила ее, так же безразлично, как делала все остальное. Вкус и в самом деле оказался ужасным, но она не умерла. Только веки вдруг сомкнулись сами собой, а когда она смогла вновь открыть глаза, ее мгновенно обожгло солнце. Далекое, по-каледонийски прохладное, оно давало не так много тепла, но все еще достаточно света, чтоб ослепить наблюдателя, достаточно беспечного, чтоб заглянуть прямиком в небесный океан…
Ринриетта ощутила, как изменяется вкус улыбки на губах. Теперь это была не холодная улыбка законника, а острая улыбка пирата. Был бы господин начальник тюрьмы более опытен или более наблюдателен, эта перемена не ускользнула бы от него. Но он, кажется, посвятил слишком много внимания разглядыванию ее бриджей.
– Чем могу помочь госпоже барристеру? Только не говорите, что кто-то из наших оборванцев наскреб достаточно, чтоб нанять себе защитника. Чем он заплатил вам? Мышиными хвостами?
Господин начальник с удовольствием рассмеялся собственной шутке. Но враз посерьезнел, когда Ринриетта протянула ему лист бумаги. Настолько, что даже не заметил дырокол, принявшийся сам по себе отстукивать мелодию какой-то разнузданной джиги. Забавно, даже королевская тюрьма не была должным образом экранирована, чтоб защититься от фокусов магического поля острова…
– Что это?
– Постановление суда, - Ринриетта запустила руку в сумку, взяв то, что ранее было прикрыто листом, - По делу номер шестьсот двадцать дробь ноль семь. В порядке изменения меры пресечения, в соответствии с судебными пленумами от тридцать второго мая прошлого года по делу Уиндсторма. Вам стоит ознакомиться.
Начальник тюрьмы покорно принял бумагу и, водрузив на нос очки в латунной оправе, принялся читать:
– Рыба, рыба, рыба-кит, рыба правду говорит. Если рыба будет врать, я не буду с ней играть… Простите, как прикажете это понимать? Ох…
Осекся он не потому, что не смог выразить до конца свою недоуменную мысль, а исключительно по физическим причинам – под подбородок ему упирался никелированный ствол пистолета, который Ринриетта держала в руке. Пистолет был дамский, изящный - иного в столичной оружейной лавке не нашлось - но он не выглядел игрушечным. А она не выглядела человеком, для которого представляет сложность спустить курок.