Восьмое Небо

Соловьев Константин Сергеевич

Алая Шельма кивнула, то ли признавая его правоту, то ли просто машинально, в такт собственным мыслям.

– Допустим. А в-третьих?

Указательным пальцем, который остался оттопыренным, Габерон ткнул себе в грудь.

– В третьих, в этом прекрасно сложенном и безукоризненном молодом теле бьется формандское сердце, вне зависимости от того, под каким флагом мы идем. Я хочу знать, с кем столкнулся экипаж сто пятнадцатого и что его убило. До того, как в тысячах миль отсюда этим же вопросом зададутся сорок восемь матерей и вдов. В форме или нет, эти люди были моими соотечественниками.

–

Окажись ты в их руках, эти соотечественники без колебаний вздернули бы тебя на рее, - задумчиво произнесла Алая Шельма, - Да только у нынешних канонерок нет рей…

– Я знаю, - Габерон небрежно кивнул, - Но так уж я устроен. Даже безупречный человек, состоящий из сплошных достоинств, вроде меня, не может не иметь под сердцем невинного греха. Мой грех – это любопытство.

– Для твоих грехов на «Вобле» скоро придется оборудовать дополнительный трюм, - проворчала Алая Шельма, красноречиво скривив губы, - Вдобавок опечатать его якорными цепями и приставить вооруженную охрану…

Габерон ухмыльнулся, использовав самую мальчишескую и непосредственную гримасу из своего арсенала.

– Это значит, что я зачислен в абордажную партию?

– Это значит, что у тебя осталось немногим менее часа, чтоб подыскать подходящий костюм. Надеюсь, ты подойдешь к этому выбору со всей ответственностью.

– Так точно, капитанесса, сэр! – отсалютовал Габерон, вытягиваясь по стойке «смирно», - Не извольте беспокоиться.

Алая Шельма отвернулась к иллюминатору, пробормотав:

– Почему-то я начала беспокоиться именно с этого момента…

* * *

С палубы «Воблы» небо казалось спокойным и безмятежным, но Габерон слишком хорошо знал природу ветра, чтобы поддаться этой иллюзии. Ветра – самая обманчивая и непостоянная штука на свете. Никогда нельзя верить ветру.

Стоило шлюпке оторваться от верхней палубы «Воблы», как ее мгновенно закрутило воздушными течениями, едва не проворачивая вокруг своей оси, так что Габерону пришлось всем весом навалиться на румпель.

Габерон никогда не доверял ветрам, даже самым теплым и ласковым, которые умеют нежно трепать за ворот рубахи и развевать волосы. Слишком часто ему приходилось видеть, что ветра могут сотворить с человеком, который на какое-то мгновение позабыл об их истинной природе и силе.

Гика-шкот [70] он держал мягко, но вместе с тем властно, как уверенный в себе мужчина держит дамскую руку во время танца. Сочетание силы и мягкости позволяет управлять чем угодно, будь это человек или трепещущий от ветра парус. Надо лишь подбирать определенные пропорции того и другого. Когда шлюпка отошла от «Воблы» на полсотни футов и перестала раскачиваться в разные стороны, как подгулявший небоход, отчаливающий от трактира, Габерон с облегчением перевел дыхание и взял рифы.

70

Гика-шкот – снасть такелажа для постановки гика с растянутым по нему парусом.

– Еще пару минут немного потрясет, - крикнул он двум другим пассажирам шлюпки, - Отраженный ветер от борта «Воблы». Ничего не поделаешь. Потом спустимся и пойдет мягче…

Ветер мгновенно схватил его слова, стоило им оторваться от губ, и разорвал в клочья, как дурашливый щенок, вытряхивающий пух из старой подушки. Но Тренч и Алая Шельма поняли все без слов.

К удивлению канонира, Тренч вполне сносно переносил качку, разве что намертво прирос обеими руками к банке. Неплохо держится, даже и не скажешь, что парень всю жизнь проторчал на острове, как какой-нибудь моллюск.

Алой Шельме приходилось хуже. Впившись руками в скамью, она стиснула зубы и уставилась мертвым взглядом в дно шлюпки, по ее лицу медленно разливалась явственная зелень. Нежный организм у нашей капитанессы, хмыкнул про себя Габерон, не любит тряски. Все бы ей по квартердеку разгуливать да в подзорную трубу глядеть. А у обычного небохода в этой тряске вся жизнь и проходит… Тренч держался лучше. По крайней мере, не зеленел и даже пытался слушать, что говорил канонир.

– Это даже ерунда, а не тряска. Кошка своих котят и то сильнее трясет!
– выпустив румпель, Габерон запустил пальцы в волосы, чтоб позволить прядям реять на ветру. И почти тотчас за это поплатился. Уловив слабину, ветер с ожесточением голодной мурены рванул шлюпку вправо. Алая Шельма взвизгнула, вцепившись обеими руками в борт и чудом не потеряв при этом свою капитанскую треуголку.

– Габбс!

– Всего лишь легкий сквозняк, - заметил он легкомысленно, демонстрируя бледно-зеленой капитанессе широкую улыбку, - В бытность мою лейтенантом, при такой тряске мы всего лишь переставали класть кубики льда в коктейли – чтоб не звенело.

Капитанесса хотело было что-то сказать, даже открыла рот, но тут шлюпка внезапно ухнула в воздушную яму – так неожиданно, что даже у самого Габерона корни зубов прихватило инеем.

– Какого дьявола я доверила тебе руль?.. – простонала она, когда шлюпка выровнялась двадцатью футами ниже, - Ты же управляешься с ним не лучше, чем с пушками!

Габерон сделал вид, что не слышит ее.

– Помню, лет семь назад служил я под началом капитана Ренье. Небоход был опытный, но – Роза свидетель! – большего скряги не знали на всем свете. И угораздило нас в южных широтах налететь на грозовой фронт. Зашли вскользь, но и того хватило, чтоб все бочки у нас в трюме перевернулись. А там, как на грех, было молоко. Галлонов сто молока. Капитан Ренье аж посерел весь, как узнал. Налети он на вражеский корабль и потеряй в ожесточенном бою весь экипаж, и то, наверно, так не убивался бы, как по тому проклятому молоку. И знаете, что он выдумал? Приказал рулевому менять курс и вести прямо в центр бури!

– Зачем? – выдавил из себя Тренч, едва перекрикивая ветер.

– Говорю же, скряга он был еще тот! – Габерон рассмеялся, поворачивая румпель, - К концу рейса у нас на борту было триста фунтов превосходной сметаны. Правда, держаться на ногах мы не могли еще с неделю, трясло всех до кончиков пальцев. На ночь приматывали себя фалами к гамакам, а чтоб донести ложку до рта, крепили пушечные тали с гандека! Ну и жизнь была!

– Это не твоя история, - выдавила из себя Алая Шельма, - Она случилась с моим дедом, Восточным Хураканом, Дядюшка Крунч рассказывал. А ты просто услышал и…