Восьмой грех
Шрифт:
— Трижды девять?.. — настойчиво повторил врач.
— Двадцать семь, — недовольно проворчал пациент. И страдальчески добавил: — Если я не ошибаюсь.
Но доктор Лиззани все не успокаивался:
— У вас есть родственники в Риме, которым мы могли бы сообщить о вас?
— Нет.
— Вы здесь в отпуске?
— Нет, я скорее по делу.
Беседа между доктором и пациентом закончилась заверением Лиззани:
— Мы вас пару дней понаблюдаем, синьор Мальберг. А что касается провала в памяти в связи с несчастным случаем, то вы не переживайте. Это абсолютно нормально. Рано или поздно вы все вспомните.
— А аппаратура? — Мальберг настороженно взглянул на провода, ведущие к прибору.
— Ее отключит медсестра.
После того как сестра освободила Мальберга из пут проводов и вышла из палаты, он огляделся.
Но кроме прибора ЭКГ, провода которого свисали, как щупальца, в комнате ничего не было. Только белые холодные стены и такая же белая мебель. А еще белоснежный стул, на котором висела одежда Лукаса.
На ночном столике лежали его бумажник и записная книжка, которую Мальберг нашел в квартире Марлены. От одного ее вида Лукасу стало плохо и его едва не стошнило.
Когда Мальберг начал листать записную книжку, он заметил, что у него дрожат руки. Корявый детский почерк не соответствовал внешности Марлены. Еще большее удивление вызвали записи в книжке: ни имен, ни адресов, только странные ключевые слова. Что могли значить все эти записи?
Laetare: Maleachi
Sexagesima: Jona
Reminiscere: Sacharja
Oculi: Nahum
Опасения Мальберга, что его имя может быть в записной книжке Марлены, не подтвердились. Там не было имен вообще. Чувствуя себя совершенно беспомощным, он отложил ее в сторону.
Марлена! У Лукаса перед глазами снова всплыла картина: голова — под водой, а распущенные волосы похожи на водоросли. Он знал, что этот момент не забудет никогда. Он все размышлял, правильно ли поступил, поддавшись панике, и не лучше ли было заявить в полицию.
Почему он сбежал? Разве своим бегством он не включил себя в список подозреваемых? А консьержка? Действительно ли она его не заметила? Узнает ли она его на опознании?
Калейдоскоп мыслей о возможных поворотах дела вертелся у него в мозгу и не давал ни минуты покоя. Всплывавшие картины делали его еще более беспомощным. Образ Марлены, ее лицо под водой, закатившиеся глаза — все это заставляло думать о том, как она, должно быть, страдала перед смертью.
Еще никогда в жизни Лукас не видел смерть так близко. Он наблюдал за ней со стороны, когда читал в газетах сообщения о том, что кто-то умер. Он просто отмечал про себя этот факт, по еще никогда смерть не касалась его лично. Смерть Марлены застала Мальберга врасплох. Только теперь он понял, что ехал в Рим с большими надеждами на роман со своей красивой школьной подругой.
Измученный тревожными предчувствиями, Лукас приподнялся на кровати. Он должен знать, что произошло с Марленой. Он не хотел, он просто не мог здесь больше оставаться. В тот момент Мальберг был еще слишком слаб. Но завтра, твердо решил Лукас, он уйдет из клиники.
Глава 4
Узкая дорога вела круто в гору. Соффичи, секретарь кардинала, сменил за рулем шофера после его долгой ночной работы. Теперь Альберто спал на соседнем сиденье, и даже тряска на глубоких колдобинах не могла разбудить его.
Соффичи вел «фиат» по узким поворотам дороги на первой передаче скоростей. Низко нависшие над дорогой ветви били по лобовому стеклу.
— Будем надеяться, что нам навстречу никто не будет ехать, — после долгого молчания сказал секретарь кардинала.
Его преосвященство по-прежнему сидел сзади. За всю дорогу он ни разу не сомкнул глаз.
После того как они съехали с автобана за Висбаденом, Гонзага стал показывать дорогу. Путь был начерчен на листе бумаги. Он проходил по правому берегу Рейна, устремляясь в сторону замка Лаенфельс. В Лорхе, городке с тысячелетней историей, проселочная дорога шла по долине Висперталь, окруженной обширными виноградниками, пока не уперлась в развилку.
Гонзага, не любивший носить очки, показал лист секретарю и хриплым голосом произнес:
— Теперь все время налево.
Начался дождь.
— Вы уверены, ваше преосвященство, что мы на правильном пути? — осторожно поинтересовался Соффичи.
Гонзага ничего не ответил. Он в очередной раз принялся изучать бумагу с описанием дороги. В конце концов кардинал просипел:
— Как я могу быть уверен, если еду сюда впервые? Но куда-то же эта проклятая дорога должна вести!
Секретарь вздрогнул, а шофер Альберто проснулся. Заметив неуверенность Соффичи, он предложил ему снова поменяться местами.
Секретарь остановил машину и заглушил мотор.
Шоссе было слишком узким и так заросло, что мужчины с трудом выбрались из машины, чтобы совершить рокировку.
Сюда не доносилось ни звука. Слышно было лишь, как капли падают с кустарника. Свежий, сырой воздух заполнил салон автомобиля. Гонзага жадно вдохнул. Где-то вдалеке залаяла собака.
— Поехали дальше! — приказал кардинал.
Альберто повернул ключ, но мотор почему-то не желал заводиться.
— Что это еще такое! — недовольно проворчал Гонзага.
— Ради Пресвятой Девы! — заклинал Альберто, чувствуя себя виноватым в неприятной ситуации. — Моя машина еще никогда не подводила меня. Это в первый раз, ваше преосвященство.
Кардинал недовольно махнул рукой. Потом похлопал по плечу Соффичи. Альберто вытащил из бардачка шапку и протянул секретарю.
— Дальше так продолжаться не может, — прокричал Гонзага Соффичи через опущенное стекло.
Вскоре секретарь исчез за ближайшим поворотом.
Монсеньор, несмотря на всю свою смиренность, проклинал кардинала. Недаром в курии его за глаза называли Гонзага-гиена. Никто не мог сказать точно, кто за ним стоял. В любом случае у второго человека после Папы в Ватикане врагов было не меньше, чем друзей.