Воспитание мальчиков

Нестерова Наталья Владимировна

— Потому что я тлусы в одну дылку надел.

— Ты уже умеешь хорошо «р» говорить. Раскатисто произноси. Тр-р-русы в дыр-р-рку. В какую еще дырку?

— У т-р-р-русов две дыр-р-рки для двух ногов, правильно?

— Правильно, то есть неправильно. Для двух ног. Понравилось? Будешь теперь так одеваться?

— Не-ка.

Проблему можно считать закрытой. Но есть другая.

— Никита, почему Татьяна Васильевна на тебя разозлилась? Что ты сделал?

— Не знаю.

У детей короткая память. Заставить трехлетку связно пересказать какую-то ситуацию очень сложно. У него столько информации крутится в голове, что несущественная

быстро выветривается. Но я проявила настырность и добилась восстановления событий путем правильной постановки вопросов. Разминочные вопросы опускаю.

— Что сделала Татьяна Васильевна?

— Она сказала, что никто не идет в туалет, а сама пошла.

— А ты не послушался и отправился за ней? — Да.

— И что ты делал в туалете?

— Снял трусы и сел на унитаз.

— А Татьяна Васильевна?

— Она тоже сидела на унитазе.

— И что говорила?

— Ну там… скоро ты, вставай, уходи.

— А ты не уходил? Никита, зачем ты пошел за воспитательницей? Зачем ты сидел, если не хотелось ни писать, ни какать?

На родительское «зачем?» дети, как правило, ответа не имеют. Зачем ты нарисовал на обоях? Зачем ты раскурочил будильник? Зачем ты напустил в ванну воды? Зачем ты вспорол плюшевого медведя? Затем, что ребенок экспериментатор по определению, или он не ребенок.

От Никиты я добилась-таки ответа:

— Мне было интересно.

— Что интересно, скажи на милость?

— В саду унитазы маленькие, не такие, как дома.

— Так, дальше.

— А попа у Татьяны Васильевны больша-а-а-я.

— И?

— И мне было интересно, когда унитаз под ней сломается.

Во втором детсаду воспитательницу звали Мария Федоровна. Никита учил ее русскому языку. Громко заявлял:

— «Дожить» говорить неправильно, надо «класть».

Воспитательница командует после завтрака:

— Бокалы отнесите на столик у окна.

Никита поправляет, умничает:

— Бокалы — это для вина. Детям нельзя пить вино. А это — чашки.

Откровенно признаться, я и сама не знала, стоит ли поддерживать авторитет воспитательницы в ущерб грамотной речи.

Утром привела Никиту в сад, он переоделся, прощается:

— Мамочка, иди, я тебе в окошко помахаю.

— Сыночек, надо говорить: помашу.

На следующий день опять:

— Иди, я тебе помахаю.

— Никиток, помашу!

И на третий день — «помахаю».

— Ты в состоянии запомнить, что надо говорить «помашу»?

— Я в состоянии, — отвечает Никита, — но Мария Федоровна говорит «помахаю».

Ситуация повторилась с Митиной учительницей в начальной школе (дело происходило в командировке, в Мехико). Она вместо: «Дети, садитесь!» — говорила: «Дети, садитеся!» Вместо «пришел» — «пришов», вместо «ушел» — «ушов». Она была родом с Украины, старалась помнить про фрикативное «г», но его постоянно контролировать невозможно, вот и прорывалось: «Гремел хром», вместо «Гремел гром».

Учительницей она была замечательной, работала вдохновенно, тем более что в классе — пять человек. Мы, родительницы-мамаши, не знали, как быть: с одной стороны, педагог хороший, с другой стороны — «садитеся» и «хром». Я, кстати, тоже родилась и выросла на Украине, но проблем с произношением русских слов никогда не имела. Мы призвали к совету родителей-папаш. Один из них, дипломат, нашел выход. Сказал, что учительницу, конечно, обижать замечаниями не следует, а надо поговорить

с директором школы, он, в свою очередь, проведет работу с педагогом. Так впервые в жизни, на примере первого класса я поняла, что такое настоящая дипломатия. Родители остались чистенькими, учительница стала следить за речью.

От мысли стричь под одну гребенку, огульно порочить всех воспитательниц я далека. Конечно, они любят детей. Нечадолюбивая женщина просто не выдержит многочасового пребывания в группе малышей. Но ведь и материнская любовь бывает разной. Для одной мамы дело чести, чтобы ее ребенок был вкусно накормлен, чисто и красиво одет. Другая мама ставит во главу угла интеллектуальное развитие, чтобы ребенок читал, считал и в принципе обладал знаниями с опережением возраста.

Мы отдавали детей в сад, потому что на одну, мужнину, зарплату было не прожить, и потому, что хотели состояться профессионально. Главным нашим требованием, пусть не высказываемым вслух, было: уберегите моего ребенка, чтобы не покалечился, чтобы никакого ущерба здоровью за время нашего отсутствия не было нанесено. Этот посыл воспитательницы прекрасно знали и выполняли. Даже с перехлестом.

Как-то я остригла Никиту наголо. Бытовал миф, что после «нулика» волосы крепче растут. Прихожу забирать его из сада (уже третьего по счету)

— Он не у нас заразился, — с вызовом говорит воспитательница.

— Чем заразился? — пугаюсь. — У Никиты температура, сыпь?

— Вшами и гнидами заразился. Не у нас!

— Какими вшами? — таращу глаза.

— Вы ведь его наголо остригли.

Своя логика, детсадовская.

Кстати, когда мы шли с Никитой из парикмахерской и он срывал листочки с кустов, я сказала, что кустикам больно, это — как человеку выдирать по волоску.

— Поэтому ты, мама, меня наголо остригла? — спросил сын.

Нам повезло один раз в жизни. На десяток воспитательниц была одна — гениальная. Митина первая воспитательница Ирина Матвеевна. С ребенком происходило нечто невероятное. Дома, вечером, идет без понуканий в ванную мыть руки. Подглядываю: расстегнул пуговички на манжетах рубашечки, завернул манжетики. Намылил руки, смыл, второй раз намылил, взял мыло двумя пальчиками, подставил под струю, смыл пену, положил мыло в мыльницу. Руки вытер, манжеты отвернул, пуговицы застегнул. Это не мой Митя! Это какой-то другой ребенок! Потому что мой Митя, если не стоять у него над душой, поиграет со струйкой воды, обольется с ног до головы, покомкает полотенце — и вся недолга. А перед сном вообще фантастика. Митя раздевается и аккуратно складывает на стульчик шорты, колготки, рубашку, майку, трусы.

Утром чудо продолжается: Митя и пижаму стопочкой сложил, под подушку положил, покрывалом постель закрыл. А ведь я давно отчаялась приучить Митю к подобным упражнениям. Приняла как факт: мой младшенький неряха-растеряха от природы неисправимый. Зато умненький.

Садик работал до семи вечера. Но любящими родителями считались те, кто забирает детей после дневного сна или хотя бы до пяти. После пяти за детьми приходят не очень хорошие родители. Те, кто врывается в сад около семи, — ехидны, надо их лишать родительских прав. Самое печальное, что эту установку знали и дети. Собранные в одной комнате, при одной воспитательнице-мученице, они сидели тихими несчастными пташками, некоторые даже плакали. Ведь их не забирали! Всех забрали, а меня — нет. Вдруг мама вообще не придет?