Воспитание принца
Шрифт:
Они точно знали, что ищут. Как только лорд Аррин отдал им приказ, Игрек тут же вернулась на айсберг, где недавно скрывалась Сив. Дождавшись, пока Свенка с медвежатами отправятся ловить рыбу, они подобрали оброненное Сив перо. Этого было достаточно, чтобы полухаги запомнили ее запах. Более того, Игрек рассказала им на том странном языке, с помощью которого хагсмары общались со своими полухагами, об особенностях следа Сив — из-за недавней раны левого крыла она будет больше полагаться на правое. Поэтому в небе за ней останется неповторимый след потревоженного воздуха.
Первое доказательство полухаги обнаружили в потоке воздуха, поднимавшемся от острова
— На два градуса ближе к востоку! — крикнула Игрек своему мужу и выгнула шею, чтобы удостовериться, что он по-прежнему летит за ней. Ей до сих пор казалось невероятным, что настоящий филин выбрал ее себе в жены.
Подобные браки случались редко. Она была так горда. А семья Игрек настолько же гордилась ею, насколько семья Плика стыдилась его. Правда, у них никак не получалось завести птенца. Подобные союзы редко оставляли потомство, но большинство хагсмаров не видели здесь проблемы. Но только не Игрек. Глубоко внутри нее жило желание, отличное от всего, что она когда-либо испытывала. Она обожала все молодое и уязвимое. Многие хагсмары, конечно, восхищались невинностью птенцов, медвежат или щенков, но увлеченность эта не имела ничего общего с любовью. Скорее наоборот. Они наслаждались убийством беззащитных и невинных. Кровь детенышей была для них слаще всего на свете. Некоторые даже пожирали собственных птенцов.
Игрек тоже неисчислимое число раз случилось окропить свой клюв кровью белых медвежат, пока их матери-медведицы охотились. Она нападала на детенышей лис, когда те вылезали из своих нор. И ничто не доставляло ей большего удовольствия, чем гнездо, полное маленьких крольчат. Жалкие рыдания матери, прекращавшиеся лишь тогда, когда Игрек вырывала ей горло, выражение непонимания в широко раскрытых глазах детенышей, пока она медленно поедала их одного за другим, оцепеневших от страха и не способных бежать. Но это возбуждение, дрожь, охватывавшая ее от одной мысли о власти над кем-то невинным, превратились во что-то другое, когда она встретила Плика и задумалась о собственном птенце.
Это будет полусова-полухагсмар, милое маленькое существо. Она так долго о нем мечтала. У птенца будет, конечно, два темно-коричневых гребешка на голове, как у Плика. А оперение его она представляла по большей части черным, но с пятнами бурого и серого, как у виргинского филина. И у него будут красивые карие глаза, как у Плика. Когда она начала понимать, что это никогда не осуществится, что у нее не будет птенца, Игрек постаралась вспомнить несколько древних заклинаний темной магии, о которых слышала от старой хагсмары, жившей в Ледяных проливах. Она нанесла ей визит.
Старуху звали Крит, и она показала Игрек необычных птиц — результаты ее экспериментов с тупиками, населявшими эти места. Кто-то назвал бы получившихся в результате птиц чудовищами, но Игрек они показались довольно милыми.
— Стать матерью для тебя возможно, — сказала ей Крит. — Но вместо того, чтобы высиживать яйцо, лучше поймать маленького птенца или даже совенка, который только учится летать. Если ты окружишь его своими полухагами и произнесешь первое заклинание, он станет невосприимчивым к их яду. После этого нужно будет произнести второе заклинание.
— Что же это за заклятье? Крит ответила не сразу:
— Тебе оно не понравится, но нужно обязательно совершить этот обряд. Доверься заклинанию. Оно называется перетемнением.
— Я готова на все.
Крит внимательно на нее посмотрела. Да, она верила, что эта отчаявшаяся хагсмара пойдет на все. У нее была страсть.
— Ты должна выклевать ему глаз, — сказала Крит.
— Что?
— Ты меня слышала. Ты должна выклевать ему один глаз.
— Но как он будет летать?
— Не волнуйся. Скоро у него вырастет новый глаз, но только полный мощи фингрота.
— Он будет обладать фингротом, хотя родился обычной совой? — Игрек была поражена.
— Совы — непростой народ. Совсем непростой. А если ты заполучишь особенную сову, одного из потомков великих предков, то сможешь создать необыкновенное существо.
Когда Игрек рассказала об этом Плику, их желание найти птенца, которого они могли бы сделать своим, превратилось для обоих в одержимость. А когда они услышали о яйце Сив, одержимость стала всепоглощающей страстью. Украсть яйцо короля Храта и королевы Сив, чтобы потом, как только птенец вылупится, окружить его паутиной заклятий, почерпнутых Игрек от Крит, — они боялись даже подумать о возможностях, которые откроются перед ними тогда! Они станут более могущественными, чем любая сова Ниртгара. Да нет, во всей совиной вселенной для них не будет равных!
Подлетев к Игрек, один из полухагов доложил, что клочок пуха их жертвы обнаружен среди коварных воздушных течений, ведущих в область к югу от Горького моря, недалеко от Ледяного кинжала.
«Ледяной кинжал! Горькое море!» — подумала Игрек. Открытая вода! Но ничто не смогло бы остановить ее. Ее страсть, бывшая когда-то всего лишь искрой, теперь как пламя полыхала у нее в груди. Она полетела бы против любого ветра, пробилась бы сквозь любой шторм, пересекла бы любое море! Жар страсти убережет ее от воды. Она станет так же невосприимчива к соленой воде, как были невосприимчивы хагсмары к яду полухагов. Она достанет этого птенца. Она станет матерью. Матерью! Это слово гремело в ее голове. И если бы у Игрек был настоящий мускульный желудок, он так и трясся бы от раздирающих ее чувств.
Незадолго до этого Сив взлетела с Ледяного кинжала, на котором хорошо отдохнула. В ее крылья вернулись силы, ветер стихал, и она надеялась добраться до Горького моря к восходу луны. Если, конечно, луну сегодня будет видно. Небо закрывала плотная пелена облаков, которую королева Сив благословляла. У нее была хорошая маскировка, но она все равно старалась прятаться в облаках. Она попыталась представить, как будет выглядеть ее птенец. Будут ли у него ее глаза? Или, быть может, глаза Храта — янтарные, с яркими вкраплениями золотого? Унаследует ли он ее талант к стихосложению? Столько всего разного она узнает об этом птенце. Труднее всего было, конечно, представить себя отстраненной, не спешащей обнять его, сохраняющей тайну своей личности. Но она выдержит. Она не сделает ничего, что могло бы поставить под угрозу жизнь птенца, — она будет следить за ним издалека и подлетать ближе только тогда, когда рядом не будет Гранка, когда птенец будет один.
Гранк знал ее слишком хорошо. Он тут же узнает ее, увидев. И хотя Сив знала, что Гранк никогда не выдаст ее тайну, это сильно осложнило бы его жизнь, а она меньше всего на свете желала сейчас сложностей Гранку. Она была в долгу перед Гранком за спасение своей жизни, за спасение жизни ее сына. Сив внезапно поняла, что для нее эти две жизни неразделимы: ее жизнь была неразрывно связана с жизнью ее птенца. Их невозможно разделить. Если бы он умер, она умерла бы вместе с ним. Она была в этом уверена, как ни в чем другом. Но если умрет Сив, он сможет жить дальше, а больше ничто не имело значения.