Воспитанница института для благородных девиц
Шрифт:
– Ты ещё можешь передумать, Александра, – тихо сказал мне папа. Он остановился на верхней ступени широкого крыльца, опоясывающего фасад здания и выжидающе посмотрел на меня.
Створка входной двери была очень тяжёлой, но я всё же открыла её сама и первой вошла внутрь, таким образом показывая отцу, что не изменила своего решения. Я пришла сюда добровольно.
Какой бы ни была моя будущая жизнь здесь, это лучше, чем жизнь с мачехой и её двумя детьми, которых отец, незаметно для себя уже любит больше, чем меня. По крайней мере, мне так казалось. Сестра, к примеру, несмотря
Коридоры института, по которым мы проходили, были очень широкими и казались мне пугающе пустыми. Не было ни цветов в кадках по углам или у окон, ни ковровых дорожек на гладком каменном полу, ни картин на крашеных бледно-жёлтых стенах. Одинаковые тёмно-коричневые двери располагались через равные промежутки, и все были плотно прикрыты. Из-за них не доносилось ни звука.
Тихо. Пусто.
Лишь наши с папой шаги гулко нарушают это безмолвие. Где остальные девочки? Они же здесь есть?
Вдруг раздался мелодичный удар колокола и через минуту все двери разом открылись. Отец уже завернул за угол, а я остановилась посмотреть.
Всё так же, в полной тишине, ровными колонами по двое из комнат вышли девочки. В тот момент они показались мне абсолютно одинаковыми. Институтки проскользнули мимо меня на удивление ладным и аккуратным строем. Строгая дама в чёрном шла позади, наблюдая за девочками, словно коршун за цыплятами. Тишину нарушал лишь шорох шагов.
– Александра! – негромко, шёпотом, окликнул меня папа и я поспешила к нему.
У директрисы мы пробыли недолго. Она внимательно просмотрела все бумаги, которые ей подал папа, и удовлетворённо кивнула.
– Расписка, обязательство, метрика, ходатайство…, все бумаги девочки в полном порядке, – сказала она и посмотрела на меня. – Александра, значит.
– Да, госпожа директриса, – я вежливо присела.
– Попрощайся с отцом.
Папа крепко обнял меня, приказал быть умницей, слушаться учителей, воспитателей и госпожу директрису, неловко помявшись, скомкано пробормотал слова прощания и быстро ушёл.
Я всё ещё испуганно смотрела на закрывшуюся за ним дверь, когда услыхала за спиной низкий и властный голос директрисы:
– Александра, отныне ты – воспитанница института для благородных девиц. Ты должна быть счастлива этому! В нашем заведении обучаются девочки только из высшего или среднего сословия. Количество мест в первом классе ограничено. На сегодняшний день у нас осталось всего одно место, и оно за тобой, так как тем, у кого умер один из родителей или оба, отдаётся предпочтение. Девочке, которая вместе с родителями сейчас ожидает в коридоре, в этом году будет отказано в приёме. Впрочем, не печалься о ней. Ей всего шесть и, если родители не передумают, они смогут привести её в следующем году. Но ты должна ценить ту возможность, которую получила сейчас. Ты меня поняла?
Вспомнив рыдающую малышку, которую сегодня втащили в здание передо мной, я подумала, что она будет счастлива возможности вернуться домой. Однако, жизнь с мачехой меня многому научила, поэтому вслух я тихо произнесла:
– Поняла. Я буду ценить. Благодарю, госпожа директриса.
Женщина довольно кивнула и первой пошла к выходу из кабинета. Я, подхватив свой дорожный мешок, засеменила следом.
Глаза невысокой суетливой женщины, которая обнимала за плечи маленькую девочку, радостно вспыхнули, когда директриса объявила, что решение о приёме принято в мою пользу и мест в этом году больше нет. В то же время мужчина, который стоял возле них, попытался громко возмутиться, но был немедленно осажен директрисой просто с королевским величием.
– Посмеете сказать ещё хоть слово в подобном тоне, молодой человек, и я наложу запрет на приём вашей дочери в следующем году, – весомо произнесла она.
Мужчина закрыл рот и заметно сглотнул. Мне показалось, что это он проглотил все возражения, которые жаждал высказать. Он молча поклонился и повёл свою семью к выходу, грубо толкая девочку и раздражённо поторапливая жену. Несмотря на жесткое поведение их отца и мужа, было заметно, что женщина и девочка были счастливы. Обе уходили так быстро, что едва успели вежливо попрощаться с директрисой.
Меня же, не мешкая, повели по длинному коридору, потом по тёмной лестнице вниз, в подвал. Там, в одной из душных тёмных комнат с низким потолком директриса нашла женщину в строгом сером платье, которую назвала кастеляншей. Она приказала ей выдать мне форму, сменную одежду, бельё, обувь и показать мой шкафчик в рекреации для первого класса.
– Когда оденешь нашу новую воспитанницу, своди её к доктору. Девочка с виду здорова, но пусть Адам Бенедиктович осмотрит как положено. Потом передай её классной даме. Это последняя в этом году, десятая.
Директриса ушла, а женщина в сером недовольным тоном приказала мне:
– Снимай с себя всё. Да, положи, ты, уже свой мешок, никто его у тебя не отберёт.
Я поспешно разделась, аккуратно сложив свою одежду на стоявший у стены стул, бросив на пол рядом дорожный мешок. Немного растерянно уставилась на кастеляншу. В подвале было не то, чтобы холодно, а как-то промозгло. Женщина неторопливо возилась у полок с вещами, а я стояла в одних трусиках, босая, на ледяном каменном полу, обхватив себя руками и непрерывно переступая с ноги на ногу, тщетно пытаясь удержать тепло.
– Чего зенки свои таращишь? Трусы тоже снимай! – рявкнула женщина так, что я забыла о стеснении и быстро выполнила её указание.
Кастелянша смела со стула мою одежду со словами:
– Это тебе больше никогда не понадобится.
Положила взамен другую. Белые хлопковые трусики ничем не отличались от моих, и я молча удивилась тому, зачем заставлять меня менять их. Новая тоненькая нижняя сорочка была намного приятнее к телу чем те, в которые одевала меня мачеха. Да и кофейного цвета мягкие чулки мне понравились больше моих прежних. Мягкие чёрные туфли на небольшом каблучке застёгивались на один ремешок.