Воспитанник Шао.Том 1
Шрифт:
Палач со знанием дела надел респиратор. Глухой, отдаленный голос теперь доносился словно из преисподней.
— Что-то ты рано пахнуть начал: не к лицу, торжественный, не торопись, еще не время.
Два урода no-врачебному прижигали кровь темноватым раствором, от которого жертва в резких спазмах то сжималась от крика, то безжизненно повисала на петлях.
Скоро заплечных дел мастера угодливо отвесили поклон старшему и скромно удалились в угол. Тот степенно встал, взял медицинский зажим, пилку, щипцы и бодро, как
— Если что желаешь изъявить, говори. Сейчас даже мне будет неприятно, что я буду вытворять с тобой. — Он нагнулся к лицу пытаемого. — Все же нехорошо на меня смотришь. Напрасно.
Но у пленника не было сил ни смотреть, ни шевелиться. Глаза были просто открыты, потому что безжизненно отвисала челюсть. Она не давала закрыться вехам. От того устрашающе упрямый взгляд казался подозрительным, предупреждающим.
— Ну, прощай, помеха нашего времени. Не желаешь заботиться о бренных останках собственной плоти, мы тоже не в силах помочь тебе. Нам, рабам этой жизни, ни к чему тягаться с судьбой. Терпи, сколько можешь. Если можешь, не кричи. И так мне все опротивело тут, а ты на мою душу. К черту эту жизнь. Надо уходить на покой.
Руки его работали, как у заправского аптекаря.
Жертва дернулась, заскрежетала остатками зубов. Истошный, неожиданно срывающийся вопль заставил вздрогнуть даже мучителя. Но это не остановило его. Руки методично усиливали давление на жилы узника.
Пленник трепыхался и орал всеми неистественными звуками, переходящими то на хрип, то на пронзительные вибрирующие шумы.
— Стой! Стой, гадина! — прохрипел обморочно висящий. — Закрой живот. Холодно.
Кат не сразу понял, что жертва заговорила. Невнятные слова не сразу дошли до его ума. Щелкнул пальцами.
Идиоты быстро подошли, взялись за обратную процедуру.
— Из полиции? — но давая передохнуть, забыть боль, жаля бешеным взглядом, прокричал палач.
— Нет, — протянулось сквозь клокотание и хрип груди жертвы.
— Из органов общественной безопасности? Истязаемый отрицательно покачал головой.
— Откуда? Не медли, не тяни.
— «Великий предел», — только и смог выдавить узник.
— Стоило ли, паршивец, так долго тянуть и глумиться над нами, чтобы продолжать врать, — палач швырнул в пленника пилкой. Со скрипящей злостью выдавил: — Братство. Знаешь ли ты, что братьев не закладывают?
— Уу-оой, — протяжно стонал сектант. Двое машинально продолжали штопать живот. Лицо искажалось в предсмертной агонии. Превозмогая боль, сипел:
— Мои кости, — но слова давались ему более, чем с трудом. Напрягся. — Мои кости до конца вечности будут благодарны судьбе, если она воздаст тебе хотя бы малую толику того, тех ужасов, что пришлись мне. — Силы покидали жертву. Безжизненно повис на веревках, но ненавистно продолжал: — Хотя бы начального, ожидаемого страха.
Последние слова произнес почти бездыханно. Голова упала на грудь.
Палач обернулся. Секунду всматривался в висящего:
— Что за шутки лукавого?
Резко скинул респиратор, подошел, открыл веко. Двое истуканно застыли, глядя на действия шефа.
— Продолжайте, только аккуратно.
Сам подошел к ящику, открыл. Взял шприц, набрал красноватой жидкости. Сделал укол под сердце.
Тело дернулось, хрипяще задышало. Кровавая слюна, вытянувшись в нитку, скользнула по губе на пол. Открыл глаз. Второй уже не слушался.
— Исчадие. Я видел тебя на том свете. Ты и там тот же. Чтоб ты провалился на огненные иглы ада. Чтоб тебе всегда было так, как мне сейчас. Чтоб всю вечность корчился в геенне огненной.
Зашелся в долгом, хрипящем кашле.
— Помолчи. Ты не оригинален. До тебя так же говорили. Конечно, если были так же бестолковы, как ты. Отдохни. Тебе еще поговорить придется.
Палач нажал кнопку.
Через полминуты появились строгие старцы с вытянутыми худыми ликами.
— Что явишь нам, Паучий Волос? — спросил самый старший, с резкими, злыми линиями черепа, резко выдвинутым вперед подбородком и белесыми глазками.
— Упрямец утверждает, что он из «Великого предела».
Старики переглянулись.
— Он не свихнулся? Может, тебе показалось? Может, о полиции что бормотал?
Мутные глаза главаря уперлись в жертву.
— Что-о!? Схватила вас за нутро минута истины! Прозреете! — мученик с сарказмом скривил губы. Пробовал рассмеяться. — Вот так. Я уже отхожу.
Сердце на исходе. Но вам не будет легче. Истина над всеми нами. Она видит. Месть восторжествует. Один из старцев окинул место оценивающим взглядом.
— Снимите его, положите на стол.
Пока двое расторопно управлялись, спросил:
— Ты где слыхал про эту банду?
Бешеные от боли глаза замученного шарахались по лицам главарей. Гримасы мук и отчаянного торжества менялись каждую секунду. Агония мести сквозила во всем его облике, но у него не хватало силы одаривать каждого зловещим взглядом ожившего мертвеца.
— Сделай ему укол, — приказал высокий палачу.
— Это будет второй за час.
— Нем и пяти минут хватит.
Паучий Волос торопливо ввел раствор в тело пытаемого.
Тот снова очнулся. Глаз уставился на палача. Та же злостная гримаса с торжествующей хитростью тенью отразилась на его обезображенном лике. Губы силились усмехаться.
Положили на стол, бинтовали живот.
Но он не сводил единственного глаза с палача. Последние искры жизни и отчаяния сверкали в нем.
— Я… Я уже видел тебя на колу, жареного. Как это справедливо…
— Отвечай, почтенным, уродина, они ждут, — не выдержал Паучий.