Воспоминание о дожде
Шрифт:
Я укладываюсь на диване на кухне. А Володя вместо того, чтобы ложиться спать, долго сидит (или лежит?) в своей комнате перед орущим во всю мочь телевизором. Видно, так привык. Мне этот ор слышен через две комнаты и прихожую – дверей у Володи нет, в межкомнатных дверных проёмах болтаются оборванные занавесочки. Два часа ночи, но я не решаюсь попросить Володю приглушить звук – если человек сам не понимает, то бесполезно. Ничего, потерплю, я же гостья. Начинаю засыпать. Внезапно слышен резкий трезвон мобильника. Телевизор умолкает. Володя начинает с кем-то объясняться:
По-видимому, технический директор – это тот, кто делает абсолютно всё, причём круглосуточно, без праздников и выходных. Под бодрые Володины крики о том, что надо срочно проконсультироваться с юристом, дать объявление о вакансии секретаря, и о том, что все вопросы необходимо решить немедленно, потому что на его даче в Тверской области «“Мегафон” не берёт», я засыпаю.
Будильник звонит в полшестого утра. Я умываюсь, собираю вещи. Володя спит.
– Володя, Володечка, вставай! На электричку опоздаем. Ты же сам говорил…
Володя приоткрывает измученные глаза и тут же опять закрывает:
– Сейчас, сейчас… Я полежу ещё пять минут. Ты выходи, иди на станцию, я тебя догоню…
Я суюсь к двери. Из-за дверного стекла на меня смотрит огромная собачья морда с отвисшими слюнявыми брылями и слезящимися глазами под скошенными веками. Увидев меня, пёс встряхивает квадратной башкой и радостно гавкает. Белая в рыжих пятнах здоровенная псина – московская сторожевая – стоит, упёршись в дверь передними лапами.
– Володя! Что это?!
– Ну, сорвался откуда-то… Иди, он не тронет.
– А как его зовут? Ты его знаешь?
– Откуда мне знать… Мало ли тут собак.
– Нет, я боюсь без тебя.
Володя, чертыхаясь, встаёт, натягивает джинсы, наскоро плещет себе в лицо водой из умывальника.
– Всё собрала? Побежали!
Пёс куда-то исчез. Я еле поспеваю за Володей, он нетерпеливо оглядывается:
– Скорее! Скорей!
Слышен грохот набегающей электрички. А билеты? Какие билеты! Скорей! Спрыгиваем на пути, влезаем на платформу по приставленной доске, вместе с нами поспешают, подталкивая друг друга, ещё десятка два безбилетников. Уф, успели! Поехали.
– Это что же? Почти все едут «зайцами»?
– А ты как думала? – отвечает Володя. – Знаешь, какие билеты дорогие, не наездишься, если каждый день, да даже если раз в неделю, на дачу…
– А как же на вокзале? Там ведь этот, как его, турникет?
– Мы под него подлезем. Как все. Я тебя научу, – отвечает мой седовласый друг.
– Ладно. Но до Твери я возьму билет. Один раз в год могу себе позволить. И я хочу понять, сколько это будет стоить, если честно.
– Да пожалуйста! Подумаешь, честная нашлась! Интеллигентка! Надо быть ближе к народу, раз ты писательница. – Сам ты интеллигент! И дачник.
Володина дачная деревня называется Гутты. Это карельское название. «Хутту» в переводе означает «карельское кушанье
– Неужели с тех пор? С первого тысячелетия?
– Не знаю, вряд ли. А хотя почему бы и нет? Ведь названия рек, той же Москвы, с тех пор как раз. Хотя кажется, что и при Екатерине карелов переселяли в эти места. Во всяком случае, в восемьдесят девятом году двадцатого века они по переписи составляли около двадцати процентов населения Лихославльского района. И в Гуттах местные жители хоть и абсолютно обрусевшие, но некоторые фамилии с нерусскими корнями…
– Ну и как они? Пьют?
– Ох, как пьют! Раньше там был колхоз-миллионер, а теперь – ничего. Вот они и пьют, кто остался. Все, кто мог, в Тверь, в Москву, в Питер подались на заработки. Дома скупили дачники, из Москвы в основном, как мы с Ниной…
– Неужели в Тверской области были колхозы-миллионеры? С чего бы? Земля вроде неплодородная, область рискованного земледелия.
– Ну и что? Один тверской лён чего стоил! Да мало ли с чего! Животноводство, молоко, птица… А теперь на всю деревню три козы и одна корова.
– Володя, а помнишь, как у Рубцова: «Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность, / и сам председатель плясал, выбиваясь из сил. / И требовал выпить за доблесть в труде и за честность. / И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!..» Прости, я не могу эти стихи… без слёз…
– У тебя есть стихи Рубцова? У-у! Дай почитать!
– Я подарю тебе. На следующий день рождения.
– Так до него ещё год!
– Ладно, на День Победы.
Вот и Ярославский вокзал. Вслед за Володей я благополучно пролезаю под заградительными воротцами, а некоторые юноши их даже перепрыгивают! На Ленинградском вокзале в единственную работающую кассу длиннющая очередь. Нам стоять некогда – без пяти семь, Нина ждёт в вагоне. Володя выбивает мне в автомате билет, и мы снова бежим.
– А докуда ты мне билет взял? – допытываюсь я на бегу.
– Да не знаю я! За тридцать рублей, кажется… Он только десятки берёт, у меня больше не было…
– А билет до Твери сколько стоит?
– А кто ж его знает… Рублей полтораста.
– О господи!
– Да не пугайся ты! У контролёра купишь. Дешевле выйдет. Все так делают.
Последний вагон битком набит, как, впрочем, наверно, и все остальные, но Нина заняла нам места. Рядом с большой сумкой на колёсиках стоит кошачья переноска. Это Рыжик. Старый кот смотрит сонно, хмуро и никак не реагирует на мои заигрывания. А Нина маленькая, худенькая, седенькая, похожа не на хирурга, а на учительницу. Оказывается, Нина ушла на пенсию всего три года назад, в шестьдесят четыре, хоть её и умоляли остаться. Работать ведь некому. Но она была тверда: