Воспоминания Анатолия. Документальная трилогия. Том первый
Шрифт:
Николай Гурьевич, ушёл на фронт добровольцем, подав заявление в военный комиссариат СССР, двадцать второго июня, тысяча девятьсот сорок первого года и поначалу, служил в СМЕРШе. Современная молодёжь, вряд ли знает, что под аббревиатурой названия, звучащего без сокращений, как «Смерть шпионам!», скрывалась грозная, армейская разведка, которая выявляла вражескую, агентурную сеть, на территории Советского Союза.
Чем занимался отец в Саратовском СМЕРШе, мне не известно, но затем его назначили политруком батальона и поспешно направили в Сибирскую, стрелковую дивизию. После чего был Сталинград, две недели левобережной подготовки к наступлению, тяжёлое ранение и два года лечения в Анжеро-Судженском госпитале. В который весной,
Войдя в госпиталь, я увидел высокие ступени, широкого лестничного пролёта, ведущего на второй этаж и высокий потолок с лепниной, который был ярко освещён, возле свисающей на шнуре, электрической лампочки. Мимо нас проходили люди, в белых халатах, чьи приглушённые голоса, достигали моего слуха. Пока мама разговаривала с врачами, я незаметно поднялся наверх и прошёлся по коридорам госпиталя, заглядывая в палаты.
Мне было непривычно видеть, раненых людей в исподнем, которые сидели или лежали на панцирных койках, либо на костылях, бродили по длинным коридорам. Многие Красноармейцы с удивлением глазели на меня, на беззаботного мальчика, проникшего во взрослый мир боли и смерти.
Не зная смущения, я тоже с любопытством разглядывал их бязевые рубахи и кальсоны с болтающимися завязками, военного образца. Хотя некоторые мужчины, были одеты в тёмно-синие, байковые халаты. Как вдруг, меня крепко схватила за руку, проходившая медицинская сестра и строго поинтересовалась: «Ты откуда здесь взялся, мальчик?! Кто тебя, сюда пустил? И где твоя мама?!». После чего, мы спустились на первый этаж и возле регистратуры, я получил нагоняй от мамы.
Затем следуя за санитаркой, Роза Адамовна пошла наверх. Тогда как я, остался её ждать с медсестрой, не выпускавшей моей руки. Через несколько минут, эта грозная тётя, отвела меня наверх и остановилась в дверях, ярко освещённой палаты.
Заглянув в помещение, я увидел незнакомого человека, который прилег на кровати и подпёр рукой, свою голову. При этом, его лицо выражало лёгкое напряжение, ведь он был вынужден, прислушиваться к тихой речи, белокурой женщины, которая сидела ко входу спиной, в медицинском халате. Тем не менее, вопреки видимой несуразице, я догадался о том, что это моя любимая мама!
Невнятно заголосив, я вывернулся из руки медсестры и бросился в объятия мамы, тогда как отец, идущий на поправку, после ранения, но подхвативший заразный туберкулёз, только глядел на меня, не в праве обнять! На прикроватной тумбочке, стояли игральные шахматы и пока взрослые разговаривали, я брал фигуры и разглядывал их причудливые изгибы. Вот то немногое, что сохранилось в моей памяти, связанное с посещением отца, в военном госпитале.
В отличие от меня, ничего не позабыла мать, которая везла в Анжеро-Судженский госпиталь, два тяжеленых чемодана с продуктами и настороженно следила, за моими выкрутасами! Поскольку я не замечал, перекладных тягот мамы и убегал вперед, рискуя потеряться. Мне было так весело, что даже позорная лупцовка на людях, меня не остановила! Видимо потому, что я рос шустрым и упрямым, но глуповатым мальчишкой…
В конце тысяча девятьсот сорок четвёртого года, отца вызвали в районный комитет, Коммунистической партии и предложили возглавить Мендольский совхоз, Всесоюзного Треста Золотопродснаба, располагавшийся в Ширинском районе Хакассии. Николай Гурьевич не мог отказаться, бросил костыли и начал расхаживаться, привыкая к тросточке. Потому что он, вместе с дедом Гурием и бабушкой Антонидой, был членом Всесоюзной Коммунистической Партии Большевиков, а это значит, что его жизнь была подчинена, жёсткой дисциплине.
Высказать разумные опасения, в связи с тем, что отец может не справиться с поставленной задачей, в райкоме никто не решился, хотя было известно, что он никогда в жизни, не занимался сельским хозяйством. Более того, до призыва в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию и службы на Тихоокеанском Морском Флоте, отец работал токарем-фрезеровщиком на руднике «Знаменитый».
После семилетней службы, на Дальнем Востоке РСФСР, весной тысяча девятьсот тридцать девятого года, Николай Гурьевич демобилизовался и по возвращении домой, женился на Слишиной Розе, а потом родился я, их первенец. Таким образом, два предвоенных года, отец проработал токарем в рудничных мастерских, а после фронтового ранения и инвалидности, был назначен директором Мендольского совхоза.
Совхозный посёлок располагался на правом берегу Белого Июса, в сорока километрах от родного Туима. Центральная улица, на которой находился казённый дом, своей ближней стороной, обрывалась перед оврагом и протекающей речкой. Директорская квартира, положенная отцу в рублёном, двухквартирном доме, оказалась просторной. За высоким крыльцом, были сени с прихожей, а дальше шла кухня, смежная с горницей и спальней. Во дворе был дровяной сарай и небольшой посад, огороженный плетнём.
В верховьях Саян, начинает свой стремительный путь, Белый Июс. Который вытекает из высокогорных озёр, подпитываемых летом, из таящих ледников. Достигнув Хакасских равнин, его поток замедляется и возле деревушки Сютик, сливается с водами Чёрного Июса, рождая полноводный Чулым. На берегах последнего, прошли мои детские и юношеские годы.
После новогодних праздников, тысяча девятьсот сорок пятого года, отец уехал в Мендоль, а ранней весной, вместе со мной и Валеркой, приехала в посёлок мама. Нас встретили рублёные домишки, плетни выпасов, любопытные свиньи и небольшие огороды. Мы обратили внимание, что на шеях многих хавроний, красовались треугольные рамы, сооружённые из перекрёстных жердей, связанных между собой.
Поскотины и плетни в посёлке, были изготовлены без единого гвоздя, надёжно и просто, как строили наши предки. Используя в основании плетня, три горизонтальные жерди, удерживаемые по краям, вбитыми в землю, парными кольями, которые связанные между собой и вертикальными прожилинами, тальниковыми вицами. При этом, прожилины упруго вставлены, между жердями и просто поджаты, друг к другу.
В отличие от забора, жерди плетня рассыхаются и со временем, начинают хлябать. Данное обстоятельство, хорошо известно Мендольским свиньям! Которые толкая рылом, научились их раздвигать и пролазить в огороды. Безнаказанно разрывая саженцы и выедая посадки. Только голь, как повелось на Руси, на выдумки хитра! Мендольские умельцы подумали и быстро остановили, пакостных животин, связывая жерди в треугольные хомуты и надевая на них.
Ещё мне запомнился, исполинский бык, который с тяжеловесной грацией, проходил по центральной улице, возвращаясь с выпаса. Заприметив которого, вся испуганная детвора, разбегалась куда подальше, от этого грозного исполина. И даже взрослые, заслышав утробный рёв могучего и рогатого бугая, взглянув на выпущенный, капающий стручок, жались к обочине. Благодаря стараниям Нади, теперь я примерно знал, зачем нужен этот орган и мог отличить мужскую особь, крупного рогатого скота, от женской…
В центре деревенской площади, росла высокая, раскидистая лиственница, под которой собирались для игр старшие ребята. В один из летних дней, по Мендольским избам, разнеслась невероятная новость! Что в одном из домов, расположенных возле площади, хозяин установил первый в посёлке, ламповый приёмник «Родина»!
Жители посёлка, пришли поглазеть на прибор и помочь владельцу с установкой радиоантенны. Сперва мужики выставляли шесты и натягивали между ними, сверкающую лаком проволоку, а потом на верхушке высоченной жерди, они закрепили сделанную из отрезков витой, медной проволоки, причудливую корону.