Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)
Шрифт:
Конечно, комитет министров отклонил от себя это оригинальное представление, рекомендовав обратиться, так как это дело законодательного характера, в Государственный Совет. При слушании этого дела в комитете тем не менее г. министру земледелия пришлось наслушаться по поводу существа этого проекта много горьких, относительно его представления, истин. Это было одною из причин, которая, вероятно, дала повод Шванебаху после 17 октября, когда я был назначен председателем совета министров, подать помимо меня Его Величеству прошение об увольнении от должности министра земледелия.
В первые недели после 17 октября, как только Портсмутский мирный договор был ратифицирован, вся манджурская армия
Забастовка вообще на железных дорогах имела последствием замедление месяца на 11/2 - 2 обыденного осеннего сбора новобранцев, а, следовательно, пополнение всех воинских {132} частей, забастовки же и беспорядки на всем сибирском пути от Волги до Владивостока совершенно обеспорядочили действующую армию и возвращение ее через это замедлилось на несколько месяцев. Таким образом оголенное от войск состояние европейской России продлилось на несколько месяцев дольше сравнительно с тем положением, которое получилось бы, если бы не было железнодорожной забастовки вообще и, в особенности, если бы не было забастовки и беспорядков на сибирских путях. Одно время сибирские железные дороги находились в руках не правительства, а каких-то самозванных сообществ и банд, во всяком случае они не подчинялись правительственной власти. Они распоряжались движением, хотели- возили, хотели нет. Так как революционеры скоро сообразили, что войска действующей армии революционируют только, покуда не доплетутся до России, а, добравшись до нее, те воинские чины, которые отбыли воинскую службу, возвращаясь к своим занятиям, делаются спокойными, а самые войсковые части, прийдя в свои штаб-квартиры, являются оплотом порядка, то были направлены вследствие этого все усилия к продлению забастовок на сибирских дорогах.
Казалось бы, что в действующей армии должна существовать железная дисциплина, что начальство в своих действиях не стеснено, а потому может и должно поддержать порядок, присущий армии, находящейся в военном положении в чужой стране. Между тем дисциплина там расшаталась еще более нежели в России и главнокомандующий действительно обратился в "папеньку", как его называли в войсках.
Тамошнее настроение войск многих даже заставляло опасаться их возвращения в европейскую Россию, боялись, что войска вернутся и совершат военную революцию. Я же был уверен, что, вернувшись на родину, они явятся элементом порядка и, в случае нужды, водворят порядок, так как они пожелают видеть Россию крепкою и сильною, дабы она вновь, если окажется нужным, могла на поле брани восстановить свой исторический престиж.
Через несколько дней после 17 октября как-то я получаю телеграмму от главнокомандующего Линевича приблизительно такого содержания: "В действующую армию прибыло из России 14 (хорошо, именно, помню эту цифру - четырнадцать) анархистов-революционеров для того, чтобы производить возмущение в армии". Это была единственная телеграмма, которую я в свою жизнь получил от Линевича, точно так, как я никогда в жизни не получал от него ни до Портсмута, ни после Портсмута никакой бумаги официального {133} или частного характера. Сказанную телеграмму я представил Его Величеству и получил ее обратно с резолюцией: "Надеюсь, что они будут повешены". Я сообщил об этом военному министру. Телеграмму же с резолюцией Государя я вернул Его Величеству после оставления мною поста председателя совета вместе с другими бумагами.
Железнодорожное сообщение по сибирской и восточно-китайской железным дорогам часто прекращалось или производилось с перерывами, войсковые части на пути производили беспорядки, а затем забастовки в телеграфе еще больше мешали составить себе понятие о размере хаоса в действующей армии, а время шло, войска не возвращались и отсутствие войск в России существенно осложняло как внутреннее, так и международное положение России. Я многократно об этом говорил Великому Князю Николаю Николаевичу, военному министру и начальнику генерального штаба, генералу Палицыну. Они совершенно справедливо ссылались на начальство действующей армии и на необходимость сменить генерала Линевича.
При таком положении вещей необходимо было принять решительные меры. Вследствие сего, я решился принять на себя инициативу в этом деле. Я написал Государю, что так продолжать опасно. Опасно оставлять России без войск и опасно оставлять войска в Забайкальи, где они постепенно деморализуются. Я предложил такую меру: выбрать двух решительных и надежных генералов, дать им каждому по отряду хороших войск и снарядить два поезда, один из Харбина по направлению в Россию, а другой из России по направлению к Харбину, и предложить этим начальникам, во что бы то ни стало, водворить порядок по сибирской дороге и открыть на ней правильное движение, причем я предполагал начальником отряда по направлению из Харбина назначить бывшего главнокомандующего генерала Куропаткина, имея в виду этим назначением дать ему возможность выказать свою распорядительность.
Государь сейчас же ко мне прислал начальника генерального штаба Палицына, дабы я с ним уговорился и привел эту меру в исполнение. Палицын мне сказал, что Его Величество выбор Куропаткина не одобряет, так как на него не надеется. Палицын предложил мне начальником отряда назначить генерала Ренненкампфа, а начальником отряда из европейской России назначить генерала Меллер-Закомельского.
{134} Я этих генералов до того времени не видел, но слыхал о них, как о людях решительных. Все с Палицыным было условлено. Явился вопрос, как распорядиться относительно поезда из Харбина, так как там железнодорожный телеграф был в руках забастовщиков. Решили дать телеграмму через Лондон и Пекин. Таким образом поезда были организованы и отправлены.
Генерал Меллер-Закомельский перед выездом виделся со мною. На вопрос его, какую я ему дам инструкцию, я ответил: во что бы то ни стало открыть движение по дороге и восстановить правильную эвакуацию действующей армии в европейскую Россию. Такая же инструкция по телеграфу дана генералу Ренненкампфу. Оба эти отряда двинулись, съехались в Чите, исполнили заданную им задачу, но дело не обошлось без жертв. Дорогою оба генерала с десяток лиц расстреляли, некоторых арестовали, а генерал Меллер-Закомельский нескольких служащих (телеграфистов) за ослушание выдрал.
Движение скоро было восстановлено, началась правильная и быстрая эвакуация войск из Манджурии в Европейскую Россию, и к тому времени, когда я подал прошение об отставке, значительная часть армии уже была в России. Дранье же генерала Меллер-Закомельского, вероятно, наверху очень понравилось, и когда я ушел из премьерства, его назначили временным генерал-губернатором в прибалтийские губернии вместо генерала Соллогуба, весьма почтенного и культурного человека, отличного военного, назначенного на пост при мне и по моему указанию. Теперь (18 ноября 1911 г.) он в отставке и состоит членом правления восточно-китайской дороги.