Воспоминания (Царствование Николая II, Том 2)
Шрифт:
Большинство, в котором состоял и я, полагали, что это право Императора должно относиться и к деятелям судебного ведомства, а меньшинство полагало сохранить право несменяемости судей, установленной судебным уставом Александра II. Затем совет нашел {262} необходимым упомянуть в основных законах о праве Государя: чеканки монеты, объявления местности на военном и исключительном положении, давать общее прощение лицам, совершившим преступные деяния, слагать казенные взыскания, установлять ограничения в отношении свободы жительства и приобретения имущества в местностях, признаваемых важными в военном отношении. Совет почел необходимым далее оговорить в законе, что от Государя вполне зависит определение пространства и свойства прав в отношении имущества Царствующего Императора, удельных и кабинетных, так и устройства ведомства Императорского двора.
Во
Затем, так как проект основных законов Российской Империи будет отличаться от прочих законов не только своей капитальной важностью, а также и тем, что они в силу сих законов будут подлежать пересмотру только по почину Верховной власти, тогда как остальные законы по учреждениям Государственной Думы и Государственного Совета могут с открытием законодательных палат при соблюдении в учреждениях этих определенных условий изменяться по их инициативе, то совет почел необходимым внести в основные законы наиболее важные постановления только что тогда Высочайше утвержденных новых правил государственной росписи. Было также включено советом в основные законы правило о том, что при неутверждении к установленному сроку (1-го мая) законопроекта о контингенте новобранцев, количество призываемых в войска определяется не свыше прошлогоднего призыва. Правило это включено в основные законы с целью устранения в таком жизненном для государства дел обструкции законодательных палат.
Далее была несколько изменена глава 5-ая о совете министров, которая была редактирована в смысле некоторой зависимости министерства от палат (парламентаризм) и ответственности министров за направление деятельности только перед Императором, а за нарушение долга службы перед судом, а также была включена статья, подтверждающая свободу совести на основании указа от 17-го апреля {263} 1905 года об укреплении веротерпимости. Я перечислил только главнейшие изменения, который внес совет в проект основных законов, мне по Высочайшему повелению переданный графом Сольским.
Это дело является характерным показателем того сумбурного психологического состояния, которым в то время было охвачено не только русское общество, все без каких бы то ни было заметных исключений, но и его представители. Почин изданию основных законов дает дворцовый комендант в роде диктатора генерал Трепов.
О нем я достаточно говорил ранее.
Какие пружины им руководили, мы увидим далее.
Работа эта с Высочайшего соизволения поручается государственному секретарю (благонамеренному либералу) и его товарищу (умному чиновнику pour tout faire). Компилятивная из всяких конституций работа этих чиновников попадает в руки образованнейшего, благодушно-либерального, талантливого иepapxa русской петербургской аристократо-бюрократии (учился в лицее, а затем всю жизнь работал в Государственном Совете, как же не аристократ чиновник?), а затем под его штемпелем приходит ко мне, главе правительства, в то революционное время. И если бы эти основные законы я пропустил, то оказалось бы, что Государь вторично после 17 октября добровольно, или вернее, бессознательно ограничил свою власть не только до степени несравненно ниже власти Микадо нашумевшей в последние десятилетия Японской Империи, но ниже власти французского, а в некотором отношении даже швейцарского президента республики. С такими основными законами Государство и Его правительство было бы политически кастрировано, находясь под ударами таких сдвинувшихся из равновесия людей, какими являлись в значительном числе депутаты первых Государственных Дум. И конечно, в конце концов, кто бы оказался виновным в беззубых основных законах; которые бы еще усилили смуту. Конечно, никто иной, как Витте...
20-го марта я представил Государю проект основных законов так, как они были изменены советом.
Наступили Светлые Праздники и Его Величество для рассмотрения этого дела собрал совещание под своим председательством после праздников, в конце марта или начали апреля. В совещании присутствовали: министерство, значительное число членов Государственного Совета, в том числе граф Пален (бывший при Александр II министром юстиции), Горемыкин, граф Игнатьев - все по приглашению {264} Его Величества, затем Великие Князья Владимир Александрович, Николай Николаевич и Михаил Александрович со своим не то воспитателем, не то советником, генералом Потоцким.
При обсуждении были некоторые характеристичные прения. Главнокомандующий войсками гвардии Великий Князь Николай Николаевич по поводу статьи о новобранцах выражал мнение, что было бы желательно, чтобы количество призываемых ежегодно новобранцев определялось в порядке Верховного управления помимо законодательных собраний. Ему возражал Великий Князь Владимир Александрович что количество призываемых новобранцев весьма затрагивает весь быт населения и что поэтому раз решили организовать Думу и Государственный Совет, то нельзя помимо их издавать указы, очевидно, имеющие характер не повеления, а закона, что одно из двух, или не верить, или верить в будущую Думу, если не верить в патриотичность русских людей, то нечего и созывать Думу, а если верить, то нельзя такой важный закон, как определяющий число новобранцев, проводить без Думы. В заключение Великий Князь Владимир Александрович сказал: "я с своей стороны верю в Россию, в русских людей, верю, что дума будет патриотична, потому что она будет состоять из русских людей, а потому отношусь к будущему без опасения". В результате предложение Великого Князя Николая Николаевича не было принято Государем.
Затем прения вызвали разногласие между членами совета министров о несменяемости судебных деятелей. За сменяемость говорили министр юстиции Акимов и я.
Мои соображения заключались в том, что принцип несменяемости судей у нас был принят при самодержавном и неограниченном Императоре и касался не Государя, а министра юстиции и вообще высшей юстиции и администрации, что после 17 октября является новое положение вещей, при котором атрибут неограниченности Монарха отпадает, а потому является вопрос, который должен быть решен ныне основными законами, будет ли Государь иметь право в случае, если он признает нужным, сменить судью или нет. Мне кажется, что если это право будет принадлежать Государю, но не подчиненным Ему лицам и учреждениям, то оно скорее будет служить обеспечению независимости и беспристрастности судей.
Граф Пален горячо возражал против сменяемости, упустив вероятно, из виду, что он сам, будучи министром юстиции, {265} вследствие принципа несменяемости уничтожил назначение судебных следователей, как лиц затем несменяемых, и всюду ввел исправляющих должность судебных следователей, дабы они были сменяемы. И теперь у нас почти все судебные следователи исполняющее должность. Затем Горемыкин также настаивал на несменяемости.
Государь согласился с меньшинством.
Во что же ныне обратилась эта несменяемость при режиме Столыпина-Щегловитова?..
Как предлагало большинство членов совета, сменяемость допускалась в виде исключения по усмотрению Государя, а теперь несмотря на несменяемость господин Щегловитов сменяет кого вздумает, и судебное ведомство впало в маразм угодничества министру юстиции, от которого зависит благосостояние судебного персонала.
По поводу статьи 35 о неприкосновенности частной собственности произошел между мною и Горемыкиным обмен мнений, который, как я тогда не думал, будет затем иметь важное значение.
Рассуждая об этой статье, которая осталась в редакции, установленной советом, Горемыкин между прочим высказал, что предстоящую Думу, а срок открытия ее уже приближался, вообще не следует допускать говорить о принудительном, хотя бы возмездном отчуждении, а в случае, если она не подчинится этому требованию, то правительство должно будет Думу разогнать.
Это решительное мнение, по-видимому, понравилось многим присутствовавшим и кажется Государю, Я с своей стороны заметил, что не могу согласиться с таким заключением и советом. Можно не разделять мнения о принудительности отчуждения, но из этого не следует, чтобы Думе воспрещать обсуждать эту меру и проектировать по этому предмету законы. Это именно такой вопрос, который должен составить предмет преимущественных суждений Думы и, если эти обсуждения будут корректны по форм, то я решительно не вижу причины, за то, что она захочет сосредоточиться на крестьянском вопросе, Думу разогнать. Если она решит что либо несоответствующее, то для этого и проектирована вторая палата - Государственный совет, чтобы недомыслия или увлечения Думы не пропускать. Этот обмен мыслей, так и кончился. А затем, как это будет видно далее, это разногласие во мнениях послужило одним из мотивов моего прошения об отставке.