Воспоминания дипломата
Шрифт:
На следующий день я выехал в Бордо, где застал наше посольство, поместившееся в доме маркизы де Жискур, предоставившей его нам безвозмездно. В следующий проезд через Лондон и Париж мне пришлось везти вместе с дипломатической почтой брошку для маркизы, подарок Николая II в благодарность за эту услугу.
Бордо представлял в это время необыкновенное зрелище. Там находились все французское правительство и все иностранные посольства и миссии. Город был переполнен. Не могу не отметить интересной подробности. Наше посольство выехало из Парижа в полном составе, несмотря на то что там скопилось много русских, находившихся к тому же в весьма затруднительном материальном положении. Перед опустевшим зданием посольства стояла обыкновенно громадная толпа русских, пришедших туда за помощью. Был образован местный благотворительный комитет, и лишь через несколько дней после выезда посольства в Бордо оттуда в Париж был послан один из консульских чиновников, чтобы позаботиться о русских, оставшихся во французской столице. Испанский посол Валтьерра, готовый принять на себя защиту интересов союзных держав в случае оккупации города германской армией, также остался в Париже. Довольно характерно, что после французской победы при Марне парижский
Передав дипломатическую почту, я несколько дней пробыл в Бордо в ожидании багажа, который еще не прибыл из Лондона. Завтракал и обедал обычно в лучшем ресторане города. В зале ресторана собирались все посольства, причем каждое имело свой стол. Обедая за столом нашего посольства, я мог убедиться, насколько его состав не любил Извольского. Последний обедал обыкновенно в полном одиночестве, не обмениваясь ни словом со своими подчиненными.
Я выполнил поручение Розена и съездил на один день в Аркашон, чтобы узнать о судьбе его семьи. Оказалось, что она благополучно выехала через Испанию в Грецию, и мне в этом отношении уже нечего было делать Не могу не упомянуть об эпизоде, случившемся со мной в Аркашоне и доказывающем, насколько французское население страдало во время войны шпиономанией и к каким провокаторским приемам оно прибегало в связи с этим. Зайдя в книжный магазин, чтобы купить какую-то книгу, я остался один в комнате в ожидании хозяина, ушедшего за книгой, и от нечего делать стал рассматривать висевшую на стене карту. В это время я услышал в соседней комнате разговор двух личностей неопределенного вида. Один говорил другому: "А вот немец (бош). Он изучает нашу карту". Я, конечно, сделал вид, что не принимаю этого разговора на свой счет, но он невольно остался у меня в памяти. Вообще во время войны, а в особенности в ее начале, я был свидетелем или же слышал о многих почти невероятных проявлениях французской шпиономании и шовинизма. Характерен эпизод с советником французского посольства в Мадриде. Он как-то ехал в своем автомобиле из Биаррица в Байонну. В пути автомобиль был поврежден, и советнику пришлось покинуть машину и отправиться вместе с шофером на поиски лошадей. Собравшаяся толпа, видя брошенный автомобиль, немедленно решила, что его хозяева - немецкие шпионы. Она бросилась на автомобиль и привела его в полную негодность, разбив почти в куски. Об этом случае в Мадриде много говорили особенно потому, что указанный французский дипломат проявлял постоянно необычайный патриотизм и сделался для других союзников, и в особенности для испанцев, почти нетерпим. И именно ему пришлось пострадать от своих же, принявших его за немецкого шпиона.
В Мадриде я застал посла и членов посольства в очень подавленном настроении. Особенно тяжело переживал события барон Будберг. К тому же ему было крайне неприятно внезапно порвать все отношения со своими лучшими друзьями - германским и австро-венгерским послами. Но это было необходимо ввиду необыкновенной ретивости, проявляемой главным образом его французским коллегой.
С самого начала войны представители обеих неприятельских коалиций сочли своим долгом давать от имени соответствующих посольств официальные сообщения в местные органы печати. Конечно, эти сообщения по своему содержанию были почти диаметрально противоположны. Поэтому за ними следовали резкие опровержения и уличения друг друга в искажении истины. Однажды подобное опровержение было настолько резко, что вызвало со стороны испанского правительства напоминание иностранным послам о необходимости несколько умерить тон газетных сообщений из уважения к испанскому правительству, при котором они все аккредитованы. В связи с этим испанский двор и правительство оказались в весьма затруднительном положении и в отношении официальных приемов дипломатического корпуса. После моего возвращения в Мадрид мне еще раз пришлось принять участие в церемонии крещения одного из сыновей короля, на котором присутствовали все дипломаты. Действительно, было странно видеть послов, рассаженных по времени вручения верительных грамот. Рядом с германским послом оказался русский, рядом с австрийским - французский, и это в то время, когда они не разговаривали друг с другом. Наконец, на одном торжестве, надо тоже сказать, довольно несвоевременном - открытии памятника в Сан-Себастьяне в память, столетия освобождения этого города англичанами от французов - произошел уже совсем неприятный инцидент. Очень рассеянный английский посол протянул руку германскому, а тот не подал своей. После этого испанский двор решил до окончания войны не приглашать больше дипломатический корпус на свои приемы. Вопрос был разрешен, но, надо сознаться, в ущерб дипломатам.
После вступления в войну Италии, а затем Португалии, Румынии и Греции Испания, если не считать скандинавских стран, Нидерландов и Швейцарии, оказалась единственной в Европе страной, в которой продолжали оставаться представительства всех великих держав. Это, конечно, сделало Мадрид весьма важным пунктом для деятельности всякого рода разведок и контрразведок, и надо сказать, что в этом отношении атмосфера с каждым годом войны там все более сгущалась, а почти неизбежные встречи представителей враждебных держав становились все щекотливее. Тем не менее мы продолжали друг другу кланяться, но в разговор не вступали. Последнее было иногда весьма затруднительно. Мне помнится, как-то раз я обедал за отдельным маленьким столом в клубе. За соседний стол; стоявший почти вплотную с моим, сел австро-венгерский посол князь Фюрстенберг и завел со мной разговор. Я решил отвечать ему односложно, но не покидать своего стола. При этом, надо сознаться, я думал лишь об одном: как бы не пришел кто-либо из французов, особенно рьяно следивших за своими союзниками. Кто-то из коллег довольно остроумно заметил, что в нейтральных странах союзники так усердно следят друг за другом, что им не остается времени наблюдать за немцами. Что касается последних, то после вступления в войну Италии, а затем и Португалии они постепенно оказались совершенно отрезанными от родины. В последние годы войны инструкции им доставлялись исключительно подводными лодками, за которыми союзники вели постоянную слежку, но ввиду большой протяженности местами пустынной береговой полосы Испании осуществлять такую слежку было довольно трудно. К тому же испанское прибрежное население оказывало немецким подводным лодкам, конечно, за большие деньги содействие, снабжая их продовольствием, горючим и т.д.
С самого начала войны Испания была поставлена между двух огней, и, чтобы вывести ее из состояния нейтралитета, на нее с двух сторон оказывали сильнейшее давление. Германия, например, за выступление против Англии обещала ей Гибралтар, значительную часть Марокко и даже исправление в ее пользу франко-испанской границы. В Испании особенно убежденными германофилами были консерваторы, возглавляемые маститым государственным деятелем Маурой, но за все время войны ему не пришлось стать во главе правительства. Либералы, в особенности граф Романонес, были на стороне союзников. Что касается побывавших у власти консервативных премьеров, то это были исключительно деятели без определенного политического липа вроде Дат Они не в состоянии были занять в испанской иностранной политике то самостоятельное положение, которое было по плечу Мауре, пользовавшемуся в стране большой популярностью.
При дворе тоже почти одинаково сильно сказывалось влияние как союзников так и центральных держав. Королева-мать, по происхождению эрцгерцогиня австрийская, брат которой был командующим австрийской армией на итальянском фронте, не могла, конечно, не сочувствовать центральным державам. Зато жена Альфонса XIII, королева Виктория, была по взглядам и воспитанию англичанкой. Ее отец был английским адмиралом, а оба брата, принцы Баттенбергские, переименовавшиеся во время войны в Маунтбеттен, находились в рядах английской армии. Один из них был убит на фронте. Альфонсу XIII приходилось лавировать между двумя течениями. Его выступления в международном масштабе сводились к предложению посреднических услуг. Однако после того, как союзники почувствовали себя более уверенными в своей окончательной победе, они всячески препятствовали таким попыткам испанского короля и неоднократно давали понять его правительству и ему самому, что всякого рода предложения о посредничестве с его стороны будут рассматриваться как враждебный акт.
3
В конце января 1915 г. я уехал из Мадрида на три недели, чтобы посетить наши нештатные консульства в Испании и ознакомиться с их деятельностью. Предварительно заехал в Барселону, чтобы сговориться по этому поводу с генеральным консулом князем Гагариным. Барселона во всех отношениях представляет собой противоположность Мадриду. Как я раньше говорил, Мадрид с населением приблизительно 300 - 400 тысяч человек являлся исключительно административным центром, и в мое время там не было ни одного завода, за исключением мыловаренного. Барселона же с населением почти миллион человек являлась не только главным портом Испании, но и большим промышленным центром. В самом городе и в его окрестностях сосредоточено много фабрик. Город прекрасно застроен и очень оживлен. Как на интересную подробность можно указать на никогда не превращающуюся жизнь в портовой части города. Большинство магазинов открыто там круглые сутки. Я наблюдал сцену, как моряк в три часа ночи заказывал себе штатское платье. Город прекрасно распланирован, имеет множество бульваров. Существует и особый род каталонской архитектуры. В Барселоне можно видеть построенные за последнее десятилетие дома в необыкновенно вычурном стиле. В них нет ни одной прямой линии. Например, на одном из бульваров стоит дом под названием Гибралтар. Издали он представляет собой скалу, напоминающую ту, на которой построена названная английская крепость.
Каталонцы имеют свой язык, во многом расходящийся с кастильским. Этот язык весьма близок к провансальскому и итальянскому. Таким образом, все прибрежное население северо-западной части Средиземного моря может свободно понимать друг друга, что облегчает весьма развитые морские сношения между Испанией, Францией и Италией.
Помимо того, что Каталония до сих пор не отказалась от своих стремлений к возможно более широкой автономии, Барселона является центром революционного движения в Испании. Она служит политическим барометром для всего Испанского королевства. Там зарождались революции, там же образовывались, в особенности среди офицерства, и контрреволюционные группировки. Диктатор Испании генерал Примо де Ривера перед своим появлением в Мадриде командовал барселонским гарнизоном. Среди офицерства этого гарнизона уже во время войны образовались те офицерские хунты - союзы, на которых почти целиком был основан позднее реакционный строй Испании. Перед войной и во время нее революционное движение в Барселоне было настолько сильно, выражаясь главным образом в рабочем синдикализме, что король многие годы не решался посетить "красную" Барселону. Как известно, несмотря на все принятые меры, в одно из посещений королем этого города на него было совершено покушение.
Окрестности Барселоны необыкновенно живописны. В скалистой горной местности расположен весьма чтимый испанцами монастырь Монсеррат, или Монсальват. Этим именем воспользовался Рихард Вагнер в своих операх "Лоэнгрин" и "Парсифаль".
Во время войны близость Барселоны к французской границе сделала из этого города центр деятельности контрразведки всех национальностей. В особенности свирепствовала там французская контрразведка. Со мной случился курьезный случай. Я как-то зашел в агентство спальных вагонов, чтобы заказать себе место в уходящем на юг поезде, причем назвал себя и указал свое дипломатическое звание. Почему-то французу-агенту показалось это необыкновенно странным, и в результате французское консульство телеграфировало в наше, прося справки о моей, показавшейся подозрительной, личности. Подобные случаи, впрочем, происходили в Испании во время войны весьма часто. Помнится, что мне пришлось как-то убеждать англичан в том, что находившийся в Севилье русский советник посольства в Париже Севастопуло действительно русский дипломат, несмотря на свою греческую фамилию.
После Барселоны я посетил главные города испанского Средиземноморского побережья: Валенсию, Аликанте, Малагу и Картахену. В этих портах существовали наши нештатные консульства. Некоторые из консулов не говорили на иностранных языках, и мне пришлось впервые применить в продолжительных разговорах неполное знание испанского языка. Одним из главных сетований со стороны испанских коммерсантов было, по словам консулов, указание на полную приостановку торговли апельсинами и лимонами с Россией. Все побережье представляет собой рощу апельсиновых и лимонных деревьев. До войны торговля фруктами с Россией была весьма значительной.