Воспоминания и рассказы

Шлома Владимир

Текущее время на пастбище никого не волновало, но нужно было точно определять, когда стадо нужно гнать домой. Если пригонишь рано или поздно, то будут ругаться. Наручных или карманных часов ни у кого не было. Нужное время определяли по длине собственной тени. Длину тени определяли шагами. Оказывается, длина тени, измеренная шагами, не зависит от роста человека. Количество шагов, при измерении тени, будет одинаковым как у высокого человека, так и у маленького. В середине лета длина тени должна была составлять одиннадцать шагов, ближе к осени – двенадцать. Это соответствовало тому оптимальному времени, чтобы хозяйки могли спокойно подоить корову до наступления сумерек. Летом это было примерно восемь часов вечера, а ближе к осени – около семи.

Больше всего мне нравилось пасти стадо с дедом Митрофаном. Он умел делать практически все: точил ножи, ножницы и топоры, точил пилы и делал их разводку, ставил капканы, плел лапти, корзины и кнуты, делал деревянные грабли для сена. У него я научился почти

всем этим премудростям, кроме капканов. Капкан он поставил, когда у него кто-то начал давить курей. В капкан попался хорек, и мы все ходили на него смотреть. За один день на пастбище дед сплетал корзину. Под его руководством я также сплел две корзины, но в один день я не укладывался, приходилось потом доплетать дома. Учил он меня и лапти плести, но сплел я только один лапоть, на второй терпения не хватило. Корзину я могу сплести и сейчас, а вот лапти нет. Сплел я под его руководством еще очень красивый и удобный кнут, с которым все время пас стадо. Коровы боялись его щелчков и бегать за ними приходилось гораздо меньше, чем с обычной палкой. С войны у деда под сердцем остался неоперабельный осколок, и врачи рекомендовали ему беречься, но он их не особенно слушался. Работал он в колхозе конюхом. Работа вполне спокойная, но дед курил жуткий самосад, запах которого надолго оставался в том помещении, в которое он заходил. И еще мне запомнились их отношения с бабой Софийкой, его женой. Ни одного грубого слова в адрес друг друга. Никто из соседей никогда не слышал, чтобы они ссорились. А еще при нем можно было открыто курить, он никогда не рассказывал об этом родителям.

Когда я был в 3-м классе, по селу провели проводное радио. У нас также появился громкоговоритель, можно было не отвлекаясь от дела слушать передачи. А через пару лет в колхозе установили дизель-генератор и провели электрическое освещение в дома. Столбы мужики ставили свои, от каждого дома по одному четырехметровому столбу. Два таких столба скручивали проволокой вместе, копали ямы и устанавливали столбы вдоль дороги. В каждом доме разрешалось иметь одну электрическую лампочку, розетки были запрещены. Электричество давали вечером с наступлением темноты и до 12 часов ночи, потом утром, с шести до восьми часов. Длинными зимними вечерами соседи собирались в одном из домов на посиделки. Лузгали предоставляемые хозяевами семечки, обсуждали сельские сплетни и политические новости. Иногда приходил Алексей Осипенко (отец Толика) с мандолиной, играл на ней и пел частушки. Иногда играли «в дурака» в карты. Позже, когда у наших соседей (Василенко Петра) появился телевизор, посиделки переместились к ним. Так как розетки были запрещены, для подключения телевизора покупалось специальное приспособление, которое вкручивалось в патрон, состоящее из розетки в верхней части, а в нижнюю снова вкручивалась лампочка. Такой патрон, с цоколем и розеткой. На день он выкручивался, и при проверке висела обычная лампочка.

В это время у нас появилась первая собака, вернее щенок. Алла, по дороге со школы, где-то подобрала рыжего щенка дворняги и принесла его домой. Уговорила отца оставить его жить у нас. Прожил он до холодов в небольшой будке, которую сделал для него отец. С наступлением холодов он начал на ночь забираться в хлев, где было сравнительно тепло. Сообразительный был. Как мы потом поняли, он ложился спать под бок к поросенку, чтобы было теплее, это его и сгубило. Поросенок уже был довольно большой, и переворачиваясь с боку на бок, во сне щенка задавил. У Аллы было море слез, но через некоторое время она успокоилась, и притащила нового, такого же рыжего. Этот вымахал в огромного пса. С тех пор собаки у нас не переводились. Я к собакам относился нейтрально, особого восторга и восхищения они у меня не вызывали. Не помню, чтобы я когда-нибудь подходил их погладить, если только сам подбежит и ластится. Мое участие в уходе за ними ограничивалось тем, что сделал для них нормальную большую будку и иногда кормил.

Другое дело кошки. Кошки мне больше нравились. Их у нас жило всегда не меньше двух. Особенно хороша была одна кошка, которая ловила больших крыс, размером почти с нее. Пойманную крысу она всегда притаскивала к дому и клала возле порога, чтобы показать свою работу. Только после того как все на нее посмотрели, она ее забирала и где-то съедала или котятам скармливала. Коты всегда были ленивыми, даже мышей не всегда ловили. Но с кошками была другая проблема, куда потом девать котят. Однажды отец решил избавиться от кошки, которая приносила большие приплоды, но плохо ловила мышей. Когда ехал в лес за дровами, он посадил ее в мешок, чтобы дорогу обратно не запомнила, и завез в лес, примерно за восемь километров от дома, и там выпустил. Отец вернулся с дровами под вечер, а кошка уже в обед была дома.

Еще одно воспоминание про умных животных. Через дом от нас жил дед Пылып Тыщенко. Жил очень бедно, в хатке-развалюшке под соломенной крышей, возле которой стоял такой же сарайчик, крыша которого светилась во многих местах. В колхоз он не вступил и жил безземельным единоличником, зарабатывая на жизнь единственной лошадкой, которую держал в этом сарае. Даже курей у него не было. Была у него только маленькая собачонка по кличке Чита. Чита была ласковая, никогда не сидела на привязи

и свободно бегала по всем дворам. Как-то начали замечать, что она в зубах носит куриные яйца. Сама она до этого додумалась, или ее этому обучили, но она собирала на чужих подворьях яйца, приносила домой и складывала их возле порога. Я думаю, что деду Пылыпу, в его бедной жизни, это была неплохая подмога.

Рудки. В то время, да и долго еще потом, пока в селе не проложили асфальт, рудки были достопримечательностью Вертиевки. Рудка – это огромная глубокая лужа, занимающая всю ширину дороги. Я думал, что это чисто Вертиевское название лужи, но как-то, при поездке на автомашине с Серпухова на Украину, проезжал через село с названием Черная рудка. Значит не только Вертиевское. Только на нашей улице им. Петровского, бывшей Выгонь, таких рудок было две, и обе непроходимые. Одна была возле хаты Коли Грека, а вторая возле бабы Чушанки. После дождей рудка заполнялась водой и была в некоторых, разбитых колесами автомашин и возов местах, глубиной до метра. Для прохода оставалась только узенькая полоска земли возле самого забора, шириной не более десяти сантиметров. Пройти по ней можно было только держась руками за верх гнилого забора, рискуя, что при этом какая то из досок обломится, и ты окажешься в луже. В этих рудках часто застревали и повозки, и автомашины. Люди также нередко оказывались в рудке. Как-то отец вез домой лошадью большой воз сена, и нужно было проехать через рудку возле Коли Грека. Самое безопасное место для проезда было посредине, но тогда нужно было идти рядом с возом по колена в воде. Справа была слишком узкая тропинка возле забора, и пройти по ней управляя лошадью было сложно. Отец выбрал, на его взгляд, самый оптимальный путь, проехать рудку слева, а самому перелезть через ограду из жердей и пройти по огороду, примыкающему к рудке. Посредине рудки переднее левое колесо воза попало в глубокую яму, и у лошади не хватило сил вытащить груженный воз из этой ямы. Безуспешно провозившись часа два, решили пригласить трактор, чтобы вытащить воз, выпрягши предварительно лошадь. Но тракторист предложил другой вариант: он ковшом приподнимет воз и лошадь сама его вытащит. Идея была неплохая, но, то ли тракторист был пьян, то ли плохой специалист, но он ничего не поднял, а только сломал колесо воза. Как говорится – приехали. Отцу пришлось ехать в колхоз за другим возом, и стоя по колено в воде до ночи перекладывать сено из одного воза на другой.

Другой случай был со мной позже, в рудке возле Чушанки. Я ехал велосипедом с корзиной, висевшей слева на руле. Посредине рудки было две возвышенности, по которым ездили автомашины, покрытые водой всего сантиметров на десять. Справа и слева от них была довольно глубокая колея, в которую лучше не сваливаться. Я подъехал к рудке и поехал по одной из этих возвышенностей, а навстречу мне, по этой же возвышенности, поехал какой-то дед, не дожидаясь пока я проеду рудку. Разъехаться у нас не получилось, как я ни старался. Дед ударился рулем об мою корзину и полетел вместе с велосипедом в воду. Мне с трудом удалось удержаться на велосипеде, и я, под брань деда, поспешил проехать рудку и скрыться, пока он не очухался.

Вот так и протекала моя детская жизнь. Еще три года я был отличником, потом справедливость восторжествовала, и с пятого класса по украинскому, русскому и английскому языкам у меня появились четверки.

После окончания четвертого класса нас повезли на экскурсию по Днепру. Сначала собирались в Канев, на могилу Т.Г. Шевченко, а потом переиграли на поездку до Киева. Ехали два класса: наш четвертый и пятый. Сначала, поездом ехали до Чернигова, а оттуда на пароходе «Лысенко» до Киева. Мне в дорогу родители дали старенький мамин фанерный чемоданчик, обтянутый дерматином. На перегибах дерматин полопался, и через него выглядывала фанера. Я как мог попытался закрасить эти места чернилами, но это не очень помогло. Чемоданчик имел очень неприглядный вид.

Фото после окончания четвертого класса.

По Днепру мы плыли два дня, было очень интересно наблюдать за видами на берегах реки. Учительница зачем-то представляла нас капитану, называя наши фамилии. Он удивлялся звучанию некоторых фамилий, удивился услышав и мою.

–У вас в селе живут евреи? – удивился он.

–Какие евреи? – удивилась учительница. –Это украинская фамилия.

Два дня мы пробыли в Киеве, живя на этом же теплоходе. Посетили Владимирскую горку, катались на фуникулере и на метро. На метро можно было кататься бесконечно, если не подниматься наверх. Посетили несколько музеев, особенно понравился краеведческий, где стояли скелеты древних ящеров и фигуры первобытных людей. За время путешествия я на еде сэкономил порядка пяти рублей, благо, что хлеб в столовых в то время был везде бесплатный, и купил себе новый чемодан. Старый поместился в новый, и его больше не было видно. Я был рад, теперь мне не будет стыдно при поездках на новые экскурсии. К сожалению, длительных экскурсий больше не было, и этот чемодан пригодился только после окончания школы, когда я ехал поступать в военное училище.