Воспоминания и впечатления
Шрифт:
Контора почувствовала себя в опасности (даже побежденной). Мы действительно официально распустили контору приказом от 1/I-1918 г. Бакрылов при некоторой неуклюжести своих мер умел внести все<же> прямую справедливость вместо духа интриги и покровительства, который составлял удушливую атмосферу театральной жизни до революции.
Однако я отнюдь не хотел ограничиться внешним давлением через Бакрылова. Мне нужно было прежде всего завоевать прочное большинство среди всех работников театра.
Все начало 1918 года шло в борьбе не только административного, но и идеологического характера за овладение живыми симпатиями актеров.
В Александрийском театре группой, несколько напоминавшей группу Экскузовича, было небольшое объединение лиц, возглавлявшееся Пашковским.
Артист Д. X, Пашковский, демократ по происхождению и убеждению, шел довольно далеко навстречу Советской
Удалось организовать на первое время комитет театра, во главе которого стоял Пашковский. В него вошли Лешков, Смолич, Вивьен, Судьбинин и кое-кто еще. Комитет постановил, во-первых, не допускать срыва спектаклей, во-вторых, организовать комиссию по выработке статута об автономии театра.
Спокойствия мы все-таки не приобрели; комитет был организован, но продолжалась работа по выработке устойчивой конституции, сопровождавшаяся бесконечным количеством криков, споров и интриг со стороны правой части и недоумением колеблющегося «болота».
Все чаще и чаще приходилось выслушивать жалобы на Бакрылова, действия которого находились в чрезвычайно резком противоречии с идейной автономией. Нужен был человек, который сумел бы идти навстречу этим самоуцравленческим тенденциям, с которыми на первое время необходимо считаться, и вместе с тем сумел бы провести в конституционном порядке твердую советскую линию. Этим я руководствовался, когда назначил заведующим театрами И. В. Экскузовича (вступившего в исполнение своих обязанностей 15/11-1918 г.). На своем новом посту он еще более способствовал моему сближению с актерством и довольно быстро — если не ошибаюсь, к марту 1918 года, — привел дело автономии театров к концу. Чтение доклада, заключившего общий наш проект, произошло на торжественном заседании. Пришлось выдержать значительный бой с правыми, которые принесли свой собственный проект автономии, отрывавший театр от власти. Я должен отметить, что такие попытки делались и в других областях: совершенно параллельный бой мы с М. Н. Покровским выдержали в Москве на конференции представителей ученых обществ и высших учебных заведений, где мы также хотели пойти навстречу либеральной части профессуры путем установления известной формы автономии, однако не противоречащей полноте государственной власти, и где правые так же точно, пользуясь формулой автономии, старались отгородиться от новой власти.
Однако времена уже изменились. Вера в правильность линии Советской власти, в полную возможность существовать и работать под ее руководством, вера в знание театрального дела нового управляющего Экскузовича, общая эволюция политических событий привели к тому, что правые оказались в незначительном меньшинстве и были наголову разбиты. Они, правда, демонстративно удалялись с собраний, но с тех пор влияние их сделалось скорее подпольным и быстро пошло на убыль.
Они старались давать еще арьергардные бои по репертуарным вопросам. Так, пьесу «Петр Хлебник» 7 эти правые, среди которых были люди религиозные (например, Аполлонский), объявили кощунственной. Однако, несмотря на их оппозицию, пьеса была принята. Труппа, давая публике столь непривычный материал, просила меня лично сделать вступительное слово к премьере. Это выступление, да и весь спектакль прошли с большим подъемом. К тому времени я уже несколько раз смог устроить в Александрийском театре большие народные торжества. Мы давали спектакли для маленьких зрителей — детей наших государственных детдомов, мы собирали рабочих из различных районов, мы отмечали особыми спектаклями большие революционные праздники и т. д.
Каждый раз я при этом выступал с речью, с одной стороны, объясняя новой публике значение и ценность приобретенного нами нового идейного аппарата, а с другой стороны, указывая на то, как именно старый театр в лучших его произведениях будет служить нам и будет перерастать в наш собственный театр, — я старался приучить артистов к мысли о новых Своих функциях, к умению выступать перед новой публикой.
В средине сезона театральная жизнь наладилась вполне нормально. В Александрийском театре был создан комитет, который работал вместе с советской дирекцией. В комитет, насколько я помню, входили Пашковский, Лешков, Мичурина, Смолич, Вивьен, Судьбинин, Надеждин и Соков, как представитель рабочих. Соков в течение долгих лет затем был одним из высших администраторов Александрийского театра и снискал на этом поприще себе большую популярность.
Летом 1918 года создался общий комитет, возглавивший все бывшие императорские театры Петрограда. К этому времени, однако, я уже переменил свою позицию в вопросе об автономии, да изменилось и время.
Я, конечно, не был таким усердным автономистом, каким совершенно искренне был Пашковский, веривший в то, что актерское самоуправление должно блестяще сказаться на всей линии театральной жизни и сценического искусства. Но тем не менее я полагал, что управление театра через посредство художественно-политического совета (как я это разъяснил еще на памятном вечере у Юрьева), в который входили бы представители общественности и представители актерства при опытном управляющем, при преобладании советского элемента в самом театре, является, пожалуй, наилучшей формой работы. Я и сейчас вновь начинаю думать, что такого рода «автономия», быть может, является наиболее приемлемой формой для наших театров — не только для театров, имеющих с самого начала революционную закваску, но и для тех, которые уже достаточно прочно встали на революционную почву. Этим не отвергается нужность единоличного директора. Но единоначалие (в особенности в вопросах художественных) должно быть значительно смягчено властностью и вескостью мнения театральной общественности и общественности внетеатральной.
Но по тогдашнему времени даже автономия Пашковского (не говоря уже о злостном автономизме правого крыла) представляла собою некоторую опасность. Актеры к ней не привыкли. Наша советская общественность никого не могла еще выделить для регулирования театра. Еще и сейчас наши художественно-политические советы очень слабы в своей советской общественной части, а внутренние распри различных групп не давали тогда театру покоя. Сами актеры убедились, что с автономией— «чистейшая беда», как говорила мне одна активнейшая представительница Александрийского театра. Поэтому в сезоне 1919/20 года я решил возглавить театры директориями, рассматривая эту меру как нечто временное. В Александрийском театре создалась директория из Экскузовича, Лешкова, Сокова и Пашковского. В нее был также включен Аполлонский, довольно черносотенно настроенный; его талант и известная внешняя корректность делали его приемлемым представителем стариков труппы.
Однако надежда на то, что составленная таким образом директория, имевшая вид как бы экстракта из различных групп театра, окажется жизненной, была разрушена событиями. Пришлось попросту перейти к назначению дирекции, основной руководящей фигурой которой был И. В. Экскузович.
На этом я остановлю свои поневоле беглые и немного уже потускневшие от времени воспоминания.
Борьба, конечно, продолжалась и дальше. Отмечу, во-первых, что все это происходило в обстановке крайнего безденежья. Театры переживали ужаснейший кризис. Тем не менее, несмотря на отсутствие топлива, на дурное питание труппы, театр всегда вовремя поднимал занавес перед переполненным зрителями залом. Он завоевывал любовь рабочего зрителя, который в то время мог за ничтожную плату (почти даром) посещать театр. Случались еще иногда острые конфликты (как, например, из-за пьесы «Светлый бог» Айзмана, возбудившей безмерную злобу антисемитов и религиозников 8 ), но театры уже твердыми стопами пошли по направлению своей идейной советизации.
С тех пор можно было спорить только о темпах. Были сторонники темпов осторожных и сторонники более крутой ломки. Сторонники последнего метода возобладали. Я не очень уверен, что это было необходимо, но за это несут ответственность уже другие лица, им же принадлежит и честь тех положительных результатов, которые произошли от более резкого изменения идеологической линии.
Вся история борьбы за включение Александрийского театра в советскую жизнь очень интересна. Для меня она не во всех ее частях ясна. Я сам буду одним из усердных читателей книги, посвященной столетию театра, так как заранее уверен, что она даст много данных для суждения об этой любопытнейшей эволюции.