Воспоминания о счастье
Шрифт:
И надеюсь, что я тоже не тот человек, каким был совсем недавно. Ты изменила меня своим примером. Я сделал о тебе неправильные выводы. — Никос набрал в грудь воздуха. — Господи, как бы я сейчас хотел, чтобы ты мне все рассказала в тот первый вечер в такси, когда ты сбежала от этого придурка Космо! Но как ты могла обратиться ко мне за помощью, когда я так плохо о тебе думал?
Никос крепче прижал Софи к себе:
— Но я
Никос замолчал. Его руки теперь нежно обхватывали лицо Софи. Он стоял так близко, что ее охватила слабость.
— Я чувствую любовь, — просто сказал он.
Глаза Никоса излучали свет, и она едва могла дышать от волнения.
— И это любовь навсегда. — Никос смотрел в глаза Софи, и во взгляде его горело пламя, которое никогда уже не погаснет. — Моя любовь, моя жизнь — моя Софи. Навсегда моя Софи. А я твой — навеки.
Его поцелуй был столь же нежным, как и взгляд.
Ей казалось, что свет, солнце и сияние заполняют ее всю, положив конец черной полосе.
«Как это может быть? — думала Софи, пораженная, ошеломленная, покоренная. — Как это может быть?»
Как вышло, что Никос целует и обнимает ее так нежно, так заботливо? Это не может быть правдой — ведь не может? И все-таки это реальность, не сон, не мечты, а реальность, реальность, реальность…
Слезы текли по лицу Софи, и Никос нежно целовал соленые дорожки на ее щеках, успокаивая ее, держа в своих объятиях до тех пор, пока она не выплакала всю боль, скопившуюся в ее душе за четыре тяжких года.
— О, Никос, мой Никос! — Софи уткнулась лицом в его плечо, рыдая о том, что она когда-то потеряла, а теперь обрела снова.
Он подхватил ее на руки, как будто она была лишь пушинкой, и отнес на постель, не переставая успокаивать ее.
А потом невыразимо нежно и очень страстно он занимался с ней любовью — с женщиной, которую обожал, которая принадлежала ему навеки, с его дорогой Софи.
А он принадлежал ей навсегда.
Эпилог
Тишина воцарилась в музыкальной комнате особняка Белледон. За роялем сидела Софи. И вот она начала играть — лирическая мелодия Шопена полилась в зал.
Сидя возле Эдварда Грантона, сейчас уже свободного от инвалидного кресла, Никос наблюдал, как возлюбленная отдается любимому занятию. Он услышал, как довольно вздохнул отец Софи.
— Она так похожа на свою мать, — бормотал он нежно.
Никос улыбнулся, но не отвел взгляда от Софи. Он знал, как ему повезло: потеряв ее однажды из-за недоверия, он нашел ее снова. Теперь они всегда будут рядом.
Софи поймала взгляд мужа, и ее глаза наполнились теплом и нежностью. Никос — ее Никос! Как же она любит его!
Счастье переполняло ее — счастье столь сильное, что было трудно в него поверить. Но оно было настоящим и наполняло каждый момент ее жизни, и днем и ночью. Счастье жило в старинном доме, который Никос восстановил для них во всем величии и красоте.
Но теперь Белледон стал убежищем для многих других. Не только отец Софи, здоровье которого значительно улучшилось за три года, прошедшие со дня воссоединения его дочери и Никоса, жил здесь, но и люди, также пострадавшие от инсульта. Одно крыло дома было оборудовано для пациентов, а просторный двор служил площадкой для терапевтических упражнений. Все это спонсировалось корпорацией «Казандрос» и позволяло больным людям, не имеющим возможности платить за реабилитацию, также получать медицинский уход.
Одним из методов терапии стала музыка. Каждую неделю Софи либо местные оркестры или студенты музыкальных колледжей выступали перед жильцами особняка, принося радость не только больным, но и персоналу. Сегодня, в этот теплый весенний вечер, была очередь Софи давать представление, и, пока она играла одну за другой нежные мелодии Шопена, сердце ее наполнялось радостью и удивительным светом.
«Каким счастьем наполнена моя жизнь! У меня есть мой любимый Никос, обожаемый отец и… — взгляд задумавшейся Софи потеплел, — и мой драгоценный сын…»
Таддеус Николай Стефанос Казандрос — всем известный как Тедди — был замечательным полуторагодовалым крепышом и всеобщим любимцем. Отец Софи и родители Никоса, словно соревнуясь, старательно баловали ребенка.
Взгляды Софи и ее мужа снова встретились. Их глаза говорили об одном и том же — о вечной, истинной любви, которую никакая сила в мире не может сокрушить.