Воспоминания о службе
Шрифт:
…Вспоминая дни в пятом классе, хочу отметить, что уроков стало больше, приходилось много заниматься черчением. В пансионе мне предоставили отдельную комнату со своим столом, кроватью, тумбочкой и табуреткой.
На каникулы (рождественские и летние) я ездил уже на Симский завод. Этот старинный завод располагался в 15 километрах от железнодорожной станции Симская и соединялся с ней узкоколейной дорогой конной тяги. Для обычного же сообщения завода со станцией служили лошади. Чрезвычайно красивая горная местность, на которой был расположен завод, делала его одним из милых уголков Южного Урала. Окрестные леса изобиловали дичью, волками и медведями.
Платили рабочим на заводе очень мало, и без подсобного сельского хозяйства им не прожить бы. Постоянные
Жили мои родители очень экономно, потому что начала учиться в Челябинске в женской прогимназии и моя младшая сестра Юлия. Мне приходилось не раз задумываться над вопросами: как бы облегчить родным жизнь? Не раз приходила в голову мысль: «А не уйти ли на военную службу?» Среднее образование позволило бы поступить непосредственно в военное училище. О том, чтобы за счет родителей пять лет учиться в высшем техническом заведении, даже мечтать не приходилось. Поэтому я уже, пока про себя, твердо решил пойти по военной линии.
В 5-м классе я снова попал в кондуит — за грубость начальству. Первый случай произошел с учителем географии, который был в то же время нашим библиотекарем и очень неаккуратно выдавал книги, иногда по неделям не являясь в библиотеку. Однажды после урока мы окружили его, настойчиво спрашивая, когда же он начнет выдачу нам книг. Он ответил: «Завтра». Такие ответы мы не раз слышали от него, но своего обещания он не выполнял. Я прямо заявил библиотекарю, что он обманывает нас. За этот «проступок» я два дня просидел без обеда. Потом меня вызвал директор. Когда я ему чистосердечно рассказал, в чем дело, то он, оставив в силе наложенное на меня взыскание, только слегка пожурил, видимо понимая мою правоту.
Второй случай произошел на уроке Закона Божьего. К нам прибыл новый священник — преподаватель и в то же время служитель нашей училищной церкви. Урок Закона Божьего начинался с молитвы, а заканчивался прощальным приветствием отца церкви: «Прощайте, братия…» Мы стоя отвечали: «До свидания, батюшка!»
Однажды я без всякого злого умысла ответил: «Аи revoir [9] , батюшка!» Как я ни объяснял идентичность прощального приветствия, снова я оказался без обеда. Пришлось объясняться с директором, он от души хохотал. Но в кондуите появилась новая запись о том, что непочтительно отнесся к начальству, да еще вдобавок «к духовной особе»…
9
Au revoir {франц.) — до свидания.
В начале июня я сдал последний экзамен, и наконец в моих руках аттестат зрелости — свидетельство об окончании шести классов реального училища. Насколько помню, средний балл по всем предметам у меня был 4,3. Такой балл получили еще два учащихся, у остальных балл был ниже. Приятно было покинуть училище, где в последние годы я чувствовал себя словно заточенным в «бурсе».
Мне хотелось поступить в Екатеринбургское реальное училище, чтобы окончить дополнительный седьмой класс. По приезде на Симский завод я отправил в Екатеринбург свое прошение и аттестат зрелости. К 15 августа вместе с моим дядей я прибыл в Екатеринбург, а 16-го зашел в училище. Каково же было мое удивление, когда в списке учеников седьмого класса я не нашел своей фамилии. На интересующий меня вопрос инспектор довольно грубо ответил, что он не обязан объяснять, по какой причине меня не приняли. Поделившись горем с дядей, я попросил его сходить к директору. Нужно сказать, что Екатеринбургское реальное училище резко отличалось от Красноуфимского: в нем учились дети богатых родителей — состоятельных горных инженеров и чиновников. Директор училища, говоря дипломатическим языком, был персона грата, и не так-то легко к нему попадали на прием. Однако дядя все же добился приема. Директор ему заявил, что у меня плохая характеристика, присланная из Красноуфимского училища. Кондуит сыграл свою роль.
Дело складывалось плохо. Недоучкой быть не хотелось, и вот пришла мысль поехать в Пермь. Здесь в реальном училище инспектором классов работал Смирнов, знавший меня по Красноуфимску. Дядя одобрил эту идею, и я, не теряя времени, поехал в Пермь, забрав из Екатеринбургского училища свои документы.
В Перми я объяснил Смирнову свои злоключения и просил принять меня в училище, причем ничего не скрыл из своих проступков, занесенных в мой кондуит. Смирнов обещал поговорить с директором. Через десять дней меня вызвали к Смирнову. Он объявил мне решение педагогического совета реального училища, утвержденного директором: меня приняли в седьмой класс училища, но с условием жить в общежитии, как в Красноуфимске.
Колебаться не приходилось. От души поблагодарив Смирнова, я переехал в пансион. Меня вызвал к себе директор Дмитриевский. Он был в чине действительного статского советника, то есть гражданского генерала. Этот гуманный педагог взял с меня слово, что я буду вежлив и почтителен к начальству, а затем разъяснил, что только постоянный контроль над моей жизнью в общежитии послужит гарантией того, что я сдержу свое слово. Тут уж было не до бунта, тем более что прожить под контролем мне придется только одну зиму. Пансион по своему укладу жизни был менее буйной «бурсой», чем в Красноуфимске, и снова в нем я оказался самым старшим. Вскоре у меня появилась своя комната, а так как ни в какие дрязги малышей я не вмешивался, то получил известную свободу и вне общежития. Программа 7-го класса предусматривала главным образом повторение и некоторое расширение курса математики, физики, химии, истории, географии, русского и иностранных языков, которые я изучал в Красноуфимске. Преподавательский состав показался мне гораздо сильнее, чем в Красноуфимском училище.
Особенно вспоминается преподаватель математики Торопов. Он имел свои учебники и отличался строгостью. Его ученики действительно знали математику. Никто из них на конкурсных экзаменах в высшие технические учебные заведения Москвы и Петербурга по математике не проваливался.
Проучился я у Торопова одну зиму. Много лет спустя, при поступлении в Академию Генерального штаба, я почувствовал силу тороповской закваски: экзамен по всем разделам математики я сдал на «отлично», получив 12 баллов.
Учиться в седьмом классе было сравнительно легко. По вечерам, однако, я располагал свободным временем. Начальство пансиона не запрещало ходить в театр, и я заделался настоящим театралом. Хотя Пермь и называли «деревянной», она по культурным запросам стояла выше Екатеринбурга. В Перми с успехом шла опера, в Екатеринбурге предпочитали оперетку, и выше этого вкусы зрителей не поднимались. Театр я посещал часто. За зимний сезон 1899/1900 года мне удалось пересмотреть немало опер. Состав труппы был неплохой. Городская дирекция принимала в труппу артистов только после дебюта. Если артист или артистка проваливались или холодно принимались публикой, то контракта с ними уже не заключалось. Я сам не раз освистывал незадачливых дебютантов.
Подходила весна. Как она хороша в Перми с белыми ночами, с полноводной и могучей Камой, с лихорадочной работой на пристанях и «бегающими» вниз и вверх по реке пароходами! Однако приближалась серьезная пора — выпускные экзамены. Они обставлялись с известной строгостью со стороны Оренбургского учебного округа. Все темы для письменных работ по русскому языку и математике присылались в запечатанных конвертах из Оренбурга. Никто в училище не знал этих тем. Обыкновенно сам директор в присутствии учеников и экзаменационной комиссии вскрывал перед началом экзамена пакет. Первым был письменный экзамен по русской литературе. Нам выдали особую бумагу, особые ручки с перьями. С собой в класс запрещалось приносить тетради, ручки, книги.