Воспоминания о службе
Шрифт:
Часто в нашем доме собирались представители администрации и интеллигенции со своими семьями. Можно сказать, что за исключением «аристократии» городка (горных инженеров) у нас бывало очень много гостей. Они приходили и на званые обеды, и на вечера, и просто на огонек. В большие праздники (Рождество и Пасха), по обычаю, в первые два дня с 12 часов и до позднего вечера делались визиты. Так как дяди и тетка также делали визиты, то дома гостей принимали бабушка и я.
Таким образом, первые мои шаги в жизни радовали родственников, позволяли им надеяться, что из меня может выйти образованный, «светский» молодой человек. Впоследствии же все получилось наоборот.
…В родном доме я появлялся лишь на рождественские каникулы, а затем проводил в нем два летних месяца. На Рождество
Как и многие другие мальчики, в детстве я увлекался военными играми. В памяти старших людей были воспоминания о Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. И в углу моей комнаты висели лубочные картины и портреты героев этой войны.
Наш дом посещал довольно пожилой полковник — воинский начальник Златоуста. Он приезжал к нам в праздники с визитом в полной парадной форме, с шашкой. Я считал своим долгом также наносить визиты полковнику. Надевал новый костюм, у старшего дяди выпрашивал охотничий кинжал (он охотно удовлетворял мою просьбу) и твердым шагом направлялся к Златоустовскому военачальнику. Он встречал меня приветливо, интересовался, какие военные игры увлекают мальчиков. Полковник спрашивал, люблю ли я книги. Когда мой дядя Владимир Кузьмич уезжал в город Курган, то предоставил мне отдельную комнату и библиотеку, в которой преобладали книги русских классиков. Книги я читал запоем. С трудом можно было отправить меня во двор или на улицу, чтобы подышать свежим воздухом, — не мог расстаться с интересной книгой.
Глубокое впечатление осталось от того, что я узнал из книги «Дубровский» Пушкина. Жизнь в лесу, месть помещикам… Интересно! Я увлекся и решил набрать соучастников, чтобы мстить помещикам. Но только мой приятель Коля Мышкин присоединился ко мне. Пересказав ему содержание «Дубровского», я предложил: «Коля, давай спрячемся в ближайшем лесу около Златоуста и начнем грабить богатых». Коля согласился. Мы договорились, что запасемся сухарями и порохом. Охотничье ружье и кинжалы предполагалось взять у дяди Михаила Кузьмича. Порох охотничий мы беспрепятственно купили в лавке, продавец которой хорошо знал моего дядю. Сухари накопили. Я предупредил своего друга, что в следующий его приезд мы уйдем из дому и сделаемся «дубровскими». Все шло хорошо. Мечты заносили меня далеко. Через неделю Коля со своей матерью приехал к нам. Бабушка позвала меня в гостиную. Колина мать была в слезах. Оказывается, Коля не выдержал, рассказал своей матери о том «злодействе», на которое я его подбил. Конечно же, я получил хороший нагоняй и должен был честным словом подтвердить, что ни в какие авантюры не буду сманивать Колю, и сам в них не пущусь. Хорошо, что меня еще не лишили права пользоваться своей библиотекой.
По-иному шла жизнь в доме моих родителей на Петропавловском винокуренном заводе. Он располагался в 40 километрах к западу от Златоуста, в предгорьях Главного Уральского хребта. Вокруг завода тянулись бедные башкирские деревни. Смешанный лес, всхолмленная местность, речки Ай и Арша украшали пейзаж и создавали в этом районе здоровый климат. Приезжая летом домой на каникулы, я со своим братом и сестрой проводил здесь в играх весь день на воздухе. Собиралось много детей, живших поблизости. В сопровождении старших мы ходили в лес за грибами, ягодами. Их в лесу было в изобилии. Нравилось нам кататься на лодках. Одним словом, хорошо проводили время, и оно летело быстро. Один из моих товарищей любил складывать маленькие печи, используя известняковые камни. Потом эти печки мы затапливали. Отец, боясь пожаров, строго запрещал эту игру, и мы украдкой уходили в лес, осторожно разжигали там запретные печи.
Когда наступали вечера, мы увлекались еще одним занятием —
С большим удовольствием мы сбивали сливочное масло и вообще помогали матери. Она не признавала консервов. Различные соления, копчения заготовляла всегда сама.
Иногда отец брал меня на башкирский праздник «сабантуй». Туда его приглашали крестьяне окрестных деревень. Меня восхищали борьба, скачки и танцы. Праздник завершался угощением башкирскими кушаньями. В блюдах преобладала конина. Иногда победителю в том или ином состязании в виде приза преподносили хороший мосол конины. Победитель тут же с аппетитом съедал его.
В скачках на дистанции 20–50 километров участвовали кони из различных деревень. Каждая деревня помогала состязавшимся: односельчане подскакивали, стараясь на ходу подтолкнуть уже уставшего коня, с гиком появлялись у финишного столба.
Жизнь среди башкир позволила мне немного усвоить их язык. Когда я вырос и нес воинскую службу в Туркестане, чувствовал, что знание башкирского языка приносило мне немалую пользу.
Годы шли. Я продолжал начальное образование в Златоусте. В 1890 году меня, восьмилетнего мальчика, воспитанного в некотором смысле в либеральном духе, поразил возникший в Златоусте бунт ссыльных. Дело в том, что в конце 1889 года в Златоуст прислали несколько сот рабочих, бастовавших на каком-то заводе в центре России. Для них отвели бараки. На питание ссыльному выдавалось 10 копеек в день. Прожить на эту сумму было трудно. На работу ссыльных не брали, воровать они не могли.
Однажды в первый день Рождества дома оставались только бабушка и я. Слышим звонок! Я подбежал, чтобы открыть дверь, думал, что явился кто-нибудь визитеров, но это пришли рабочие. Они поздравили нас с праздником. Бабушка поблагодарила их, дала им денег и полное блюдо пирожков. Рабочие-ссыльные были очень довольны.
Помню, как-то зимой 1890 года группу ссыльных вызвали в местное полицейское управление. Оно помещалось на нашей улице. Какой разговор был у рабочих с исправником, я не знаю, но только управление было разгромлено, исправник убежал через двор, вскочил на извозчика и поскакал по нашей улице в центр города. За ним с поленьями бежали ссыльные. Из окна я наблюдал эту картину. Вскоре толпа рабочих бросилась назад, а за ней с шашками наголо гнались полицейские, по улице шла местная колонна солдат. Стрельбы не было, но, как рассказывали потом, многих рабочих избили прикладами и ранили штыками. К наступлению темноты всех этих рабочих посадили в тюрьму и вскоре увезли из Златоуста…
Десяток лет спустя на главной площади Златоуста по приказанию уфимского губернатора полиция расстреляла многих рабочих.
По-разному переживали эти события в городе. В нашем доме симпатии были на стороне ссыльных рабочих, а действия полиции сильно порицались.
…В семье бабушки произошла большая перемена: женился старший мой дядя. Прожив полгода с молодыми, бабушка с теткой переехали в Курган к Владимиру Кузьмичу и жили с ним. Бабушка была очень религиозной. Мне подходило время поступать в среднее учебное заведение. Сам я не слышал от отца о намерении отдать меня учиться в духовное училище, но тетка и дядя говорили мне об этом. Однако судьба была решена в другом направлении. С помощью тетки я продолжал усиленно готовиться к поступлению в Красноуфимское промышленное училище.
Летом 1893 года я жил с теткой на станции Смолино, на Смолинском соленом озере, в 10 километрах от Челябинска. В конце июля вместе с теткой я выехал в Златоуст, а затем на Петропавловский завод, чтобы оттуда поехать с матерью в Красноуфимск.
Кончилось беззаботное детство. Начиналась серьезная учеба.
ПЕРВЫЕ ГОДЫ УЧЕНИЯ
Почему же именно Красноуфимское промышленное училище отец выбрал для моего образования? От Петропавловского винокуренного завода до Красноуфимска было свыше 200 километров, железной дороги не существовало, о ней в то время даже и не мечтали. Ближе было до Уфы, где находилась мужская гимназия. От Златоуста до Уфы люди ехали по железной дороге.