Воспоминания о Тарасе Шевченко
Шрифт:
он снял с него портрет. Но, действительно, лицо это было исполнено такой подлости и
отвержения, что Шевченко, минут через пять по окончании, разорвал его на части.
— Се такий супес, що за шага заріже чоловіка, дарма що сліпий.
Он много набрасывал фигур, и я не знаю, куда девались эти очерки.
По временам, однако ж, на Шевченко нападала лень, и он так бывал рад дождливым
дням, что не вставал с постели и читал или новые журналы, или необходимые ему
исторические
он пропадал из дому суток по двое, и это меня беспокоило, потому что общей кассой
заведовал я, а он никогда не брал с собой больше двугривенного, из которых часть
употреблял на продовольствие, а остальные раздавал бедным. Случалось, что он заходил
далеко в окрестности, но иногда встречал кого-нибудь из знакомых и пировал с ними. Он не
любил никаких расспросов. /118/
Собственно о своем костюме он заботился очень мало, так что надобно было надоедать
ему, если предстояла необходимость заказать какие-нибудь вещи. На деревенских
помещичьих балах он не слишком церемонился, но в Киеве другое дело. Было у нас
несколько знакомых из высшего круга. Вот иной раз с утра Тарас Григорьевич и говорит,
что, поработав хорошенько, не мешало бы вечерком пойти куда-нибудь в гости. Я так и
прилажу и ожидаю. Возвратится Тарас.
— А не хочеться мені натягать отого фрака, щоб він слиз.
— Так и не надо.
— А, може б, піти запросто.
— Я вижу, что тебе не хочется, ну и посидим дома.
— А справді! Ходім лучче на Дніпро, сядем де-нибудь на кручі і заспіваєм.
И нередко вместо чинного салона мы отправлялись к Днепру, садились на утес и при
виде великолепной панорамы пели песни или думали каждый свою думу. Но, случалось,
посещали и так называемые аристократические дома, где Шевченко принимали с
уважением, но где народный поэт тяготился присутствием чопорных денди и барынь, и раза
два только я помню его разговорчивым и любезным в этом обществе. Никогда не забуду, как
однажды, сидя в довольно большом кругу за чаем, он подошел ко мне и спросил шепотом:
— Аже ото ром?
— Ром.
— Дивись же, ні один сучий син не всипа (не наливает).
— Да.
— Знаєш же, і я не питиму.
— Почему ж и не подлить немного.
В это время хозяйка пододвинула ему флакон.
— Тарас Григорьич, не угодно ли с ромом.
Тарас посмотрел на меня.
— Дякувать! Душно, — сказал он.
Здесь была одна интересная особа, и Шевченко увлекался разговором. Держал себя он в
обществе свободно и с тактом и никогда не употреблял тривиальных выражений. Это
заметили даже и многие барыни. Когда мы вышли на улицу, ночь была лунная, и ветер едва
шевелил вершины серебристых тополей, которыми так изобилуют некоторые части Киева.
Шевченко предложил пройтись дальним путем, т. е. чрез Липки к саду, и мимо костела
подняться на Старый Киев.
— На чортового батька вони ставлять отой ром, коли і губ ніхто не умочить, — молвил
Шевченко и засмеялся. — Сказано, пани — у їх усе напоказ тільки.
— Напрасно ты церемонишься.
— Ні, не люблю я у такій беседі ні чарки горілки, ні шматка хліба.
114
Зато любил он простоту семейного быта, и где принимали его не пышно, но искренне,
он там бывал необыкновенно разговорчив, любил рассказывать смешные происшествия —
не анекдоты, как покойный Основьяненко, а непременно что-нибудь из бывалого, в чем он
подмечал комическую сторону. У меня в Киеве жили родные, небогатые люди, но
считавшие за удовольствие принять гостя, чем бог послал. У тетушки в особенности
подавали превосходный по-/119/стный обед, какого, действительно, не найти и у самого
дорогого ресторатора. По старосветскому обычаю старики соблюдали все посты, и я в одну
из серед или пятниц познакомил с ними Шевченко. Нас, разумеется, не отпустили без обеда.
Вся обстановка уже показала Тарасу Григорьевичу, что нас не ожидали никакие церемонии.
Старик-дядя, коренной полтавец, помнил все малейшие обычаи родимого гостеприимства и,
произнеся известную фразу «по сій мові, будьмо здорові, выпил прежде сам рюмку
настойки, а потом предложил гостю. Это очень понравилось последнему, и он, принимаясь
за рюмку, проговорил свою обычную поговорку:
— Як-то ті п’яниці п’ють оцю погань, нехай уже ми люде привичні.
Но когда Тарас Григорьевич съел несколько ложек борщу, он не утерпел не признаться,
что если и ел подобный борщ, то, вероятно, очень давно, да и вряд ли когда случалось
пробовать. Борщ этот был с сухими карасями, с свежей капустой и какими-то особенными
приправами. Подали потом пшенную кашу, варенную на раковой ухе с укропом, и Шевченко
совершенно растаял. Старики утешались, что могли доставить удовольствие такому
дорогому гостю, а он от маловажного, по-видимому, обстоятельства пришел в
необыкновенно хорошее расположение духа, и мы просидели, я думаю, за столом часа три.
После того несколько раз по желанию Шевченко мы ходили обедать в постные дни к
старикам, только, бывало, я заранее предварю тетушку, и постный борщ удавался, как нельзя
лучше. Даже нынешнею зимою в ресторане Вольфа напомнил он мне как-то о наших