Воспоминания о юности
Шрифт:
К приходу «станционного смотрителя» Вика успела замерзнуть и впасть в отчаяние. Негнущимися пальцами выудила из рюкзака направление из редакции, в котором значилось название села – Рождество. «Смотритель» прочитал направление и надолго задумался.
– Далеко ехать? – потеряв терпение, спросила Вика.
– Недалече. Километров десять. Да ты не дойдешь, куда тебе… Там, в журнале вашем, не нашли никого постарше? Девчонку прислали! – возмутился «смотритель». Вика проглотила «девчонку» (обижаться было глупо).
– А доехать – нельзя?
– Доехать можно, токо не на чем. Машин-то сегодня
– А на тракторе – нельзя?
«Смотритель» как-то странно на нее посмотрел. Вике показалось, с жалостью.
– Эх, ты… горе! Ну, раз приехала, сиди, грейся, а я пойду за трактором.
Вику разморило в жарко натопленной будке, и она нечаянно заснула. Разбудил ее мужичок в лохматой шапке и полушубке – тоже лохматом. Он здорово смахивал на медведя, и Вика решила, что он ей снится. И тут медведь снял шапку и ухватил ее за плечо огромной мягкой лапой. Вика дернулась из цепких медвежьих лап – и проснулась…
– Вставай, вставай, дочка! Ехать пора, – бормотал медведь и тряс Вику за плечи. – Отвезу тебя в Рождество, раз такая надобность. Счастье твое, что я в мастерских задержался, а то уехал бы, и топала бы десять километров на своих двоих. Или – домой воротилась?..
Слова сыпались из него, как разноцветные бусинки, и Вика улыбнулась. Мужичок ей чем-то нравился, с ним Вика чувствовала себя под защитой. Он так заботился о ней (а ведь впервые встретил!) Как папа, подумала Вика.
– Нет, мне домой никак нельзя, мне очерк писать надо – о трактористе из вашей деревни. Дементьев Иван Арсеньевич. Знаете такого?
– Как не знать… – ответил мужичок и распахнул перед Викой дверь. За дверью стояла новенькая «Нива».
– А я думала, мы на тракторе поедем, – сказала изумленная Вика. Мужичок вздохнул. – Ты вот что, дочка. Жить будешь у меня. Жена тебе утресь блинцов напечет, она у меня по этому делу мастерица… Ты блинцы-то любишь? (Утресь, блинцы… это все арготизмы, надо бы в очерк вставить – соображала Вика, у которой всегда были пятерки по стилистике).
– Поживешь, поглядишь… – продолжал между тем мужичок, – как оно, в деревне-то, зимой-то… А трактора в ремонтных мастерских зимуют. Захочешь поглядеть, отвезу. Одна – даже не думай! Здесь, видишь, барышень-то городских не очень любят. А со мной везде можно, хошь в мастерские, хошь куда…
Вика сразу поверила, что с ним – можно: от него дружелюбными теплыми волнами исходила спокойная уверенность. «А к Ивану Арсеньевичу Дементьеву меня отведете? Или одну отпустите? – пошутила Вика. – Мне о нем очерк написать поручили».
– Ну, раз поручили, пиши, – согласился мужичок. – Пиши, дочка. Я тебе газетки летошние найду, там все прописано – и про рекорды, и про премию… Пиши!
– То есть как это – пиши? Вы мне что, газеты переписывать предлагаете?! – Вика даже порозовела от возмущения. – Я интервью у него хочу взять! От него хочу все услышать, а не из старых газет!..
– Да какие ж они старые? Летошные газетки, поискать токо надо… – Мужичок словно не слышал Вику. – Счас приедем, поужинаем, да и спать пора. А утресь баньку истоплю. Бани-то деревенской ты небось не видала? Ну
Вот так бесславно все и закончилось: не помогли ни уговоры, ни слезы. Даже Зоя Степановна, жена знаменитого тракториста, ничего не смогла сделать. – «Он у меня такой! – с гордостью объяснила она Вике. – Как скажет, так и будет все по его… Ты не реви, я газетки тебе найду, там все про него прописано!»
И Вика взялась за газеты… О том, как она писала свой первый очерк, Вика не рассказывала никому.
Иван Арсеньевич уезжал, когда Вика еще спала, домой возвращался затемно. Сквозь сон Вика слышала, как он расспрашивал жену – о ней, Вике.
– Ну, как она тут?
– Да цельный день по деревне бегала, с разговорами приставала ко всем…Мужики говорят, настырная девка-то, не отстанет, пока все не выспросит и в блокнотик свой запишет. И вопросы задает дельные, не в бровь, а в глаз – вопросы-то! Мужики-то грят, в корень смотрит девка, а ведь только вчера приехала!
Еще Иван Арсеньевич интересовался, хорошо ли Вика ест, не замерзла ли она, ведь весь день на морозе, не забыла ли жена положить на печку Викины валенки (валенки были «командировочные», выданные Зоей Степановной). «Как о дочке заботится!» – улыбалась Вика. А Иван Арсеньевич тихо входил в ее комнатку и заботливо укрывал Вику поверх стеганого одеяла тяжелой меховой дохой. Доха пахла сеном и парным молоком, которым Зоя Степановна «отпаивала» Вику. И всю ночь ей снились поросшие высокой травой луга в теплом солнечном свете…
Через четыре дня Вика уехала, увозя с собой багаж знаний о том, «как оно – на селе живется и работается». Багаж был приличный, хоть и уместился в небольшом блокноте. О том, сколько всего за эти четыре дня уместилось в Викином сердце, она не рассказала никому. На станцию ее отвез Иван Арсеньевич. Зоя Степановна на прощанье расцеловала Вику в обе щеки и сунула ей узелок. – «На вот, пирожков горяченьких на дорожку тебе напекла». И Викино сердце дрогнуло, словно прожила она здесь не четыре дня, а четыре года… Трудно уезжать навсегда от хороших людей, поняла Вика нехитрую истину.
В поезде Вика развязала узелок. Кроме пирожков, в узелке обнаружился шарфик с затейливым орнаментом, связанный из козьего пуха, и такие же варежки. Варежки и шарфик хранятся у Вики до сих пор.
Принимая «работу», главред одобрительно улыбнулся: «Молодец! Очерк поставим в номер. Стиль хороший, и фактический материал богатый! Пиши, Виктория, будем печатать». От похвалы главреда у Вики словно выросли за спиной крылья, и хотелось взлететь. Теперь в каждом номере журнала (ну, пусть не в каждом, пусть через один) будет ее, Викин, очерк. На молодого автора обратят внимание читатели. О ней будут говорить: «…Коробову читали? – Здорово пишет! Не просто говорит о проблемах, а предлагает перспективы их решения! Молодец!». – Да это не я, это механизаторы предлагают, – скажет им Вика…