Воспоминания о Юрии Олеше
Шрифт:
Неужели он уедет отсюда, где так много передумано, пережито? Собственно, по природе он ведь южанин, и ему жить свойственно скорее в Туркмении, чем в Москве, с холодными углами ее домов-громад. Да и квартиру там, в проезде МХАТа, он потерял.
А из Москвы его донимают письмами, на которые Юрий Карлович пока не отвечает. Недосуг, да и грустно, по-настоящему грустно: дело пахнет расставанием.
И вот очередное послание - телеграмма от Тихонова: приглашение, вызов на пленум Союза писателей и - окончательно - в Москву. Надо ехать, ничего не попишешь! А тут, как на грех, в разгаре
...Завтра Олеша уезжает.
Союз писателей Туркмении 3 мая 1945 года в его честь созвал правление с участием представителей ЦК, работников искусств, издателей. Члены правления условились обстоятельно поговорить о большой общественной и творческой деятельности, какую здесь неустанно вел Юрий Карлович на протяжении трех с половиной лет. Увы, ничего из этого не вышло: Олеша перебивал ораторов, шутил, ребячился, благодарил товарищей за дружбу и так и не дал сказать, сколь высоко люди ценят его душевность, его искусство, пример его необычайной творческой взыскательности и честности и какое счастье было считать его своим другом, братом.
На вокзал принесли шампанское. Он заговорщически шепнул мне, стоя у подножки вагона:
– Знаете, это, наверное, из правительственных запасов. Ведь еще война, откуда ж такая роскошь? Я подозреваю - оттуда. Как вы думаете?
Я не стал разочаровывать его, хотя шампанское мы с Халдурды с превеликим трудом добыли у знакомых буфетчиц.
На столике в купе громоздились розы - дар комсомольцев, парней, девушек, пограничников, молодых поэтов Ашхабада...
День Победы Олеша встретил за пределами Туркмении, где-то на маленькой станции, в пути, праздновал с незнакомыми женщинами и детьми и чувствовал себя превосходно.
1969
M. Киселева-Шумова
Есть книги, которые часто перечитываются. "Ни дня без строчки" Юрия Олеши, например. Открываю ее на любой странице. Но прежде смотрю на портрет.
Чуть прищурен глаз. Щеточка жестких усов. Спокойно скрещены руки. Таким я не видела Юрия Карловича. Этот снимок последних лет. А в памяти оживает 1942 год. Туркмения. Киевская киностудия художественных фильмов, эвакуированная в Ашхабад. В сценарном отделе у нас часто бывает Юрий Олеша. Он работает над киноновеллой "Маленький лейтенант".
Многие киностудийцы встречали его еще в Киеве. Юрий Олеша написал тогда удивительный сценарий "Строгий юноша".
Картину создавал А. Роом. Заняты были в ней блистательные актеры - О. Жизнева, Штраух, Юрьев, юная Серова, Дорлиак, актер с античной фигурой, красавица Ирина Володко. Фильм неповторимо хорошо снял оператор Ю. Екельчик. Он был о любви, неразделенной и странной, о новой морали и старых пережитках.
На широких экранах фильм "Строгий
Ю. К. Олеша тяжело и как-то гордо пережил этот удар. Он был неожиданным. Слишком много талантов было включено в работу...
...А теперь Юрий Карлович Олеша часто появляется в сценарном отделе Киевской киностудии в Ашхабаде.
Война. 1942 год. Зима в Ашхабаде. Это значит - все те же вечнозеленые кусты и деревья, так же журчат арыки, синеют горы, и только нет голубого неба (в том военном году в Ашхабаде дождь шел сорок дней беспрестанно).
Плотное, темное небо висит над городом, истекая водой. Дождь. Дождь. Иногда крупные капли далеко в небе превращаются в хлопья снега. Долетев до земли, белые пушинки ударяются об асфальт и превращаются в темные лужи.
В такую погоду шла я вечером из студии. На перекрестке улиц светил рубиновый огонь.
Под светофором стоял Юрий Карлович. Без плаща. Руки в карманах. Воротник приподнят, голова втянута в плечи. И башмаки чуть врозь. Что-то чаплинское чудится в этой фигуре. И скорее не внешне, а по существу.
Рубиновый глаз сменил зеленый. Перешла я мокрый асфальт улицы с отраженными в нем, как в черной реке, цветными огоньками. Юрий Карлович стоял по-прежнему. Смотрел вниз. У его ног сидел пес, худой, ушастый, подняв умную морду. Хвост его вздрагивал на камнях тротуара. Олеша что-то внушал псу. Пес в ответ тихо повизгивал.
Чтобы не мешать, я тихонько обошла "собеседников".
Олеши жили в гостинице, на первом этаже. Огромные окна номера почти всегда открыты. Из них на фоне бархатных (именно бархатных) гор видна была площадь, дальше белели южные легкие здания.
А в широком окне лампа под зеленым абажуром освещала скульптурную голову Ю. Олеши.
Неясно, мягко двигалась тень Ольги Густавовны.
Олеша сидит за столиком, у лампы.
Рука, одухотворенная, сильная, с какой-то своей выразительной жизнью, подпирает могучий лоб. Юрий Карлович задумчив. Внезапно что-то пишет.
Рукопись эту я вскоре видела и читала.
"Для меня "Огни большого города" нечто большее, чем кинематографический фильм..." - отчетливо запомнилась мне первая фраза. На грубой, желтоватой, почти оберточной бумаге ровные, крупные строки. Буквы овальные, очень четкие. Строчки похожи на вытянутое ожерелье, особенно там, где много гласных - а, о, е. Почти нет помарок, неряшливых вставок. Если зачеркнуто, переправлено что-то - ровными линиями, как узор. Красивая рукопись. А ведь это еще черновик.
Ольга Густавовна, русская женщина с лицом итальянской мадонны, как-то особенно произносит имя мужа - Ю-юра! Чаще всего в интонации звучит забота, тревога, просьба быть осторожным.
Юрий Карлович во многом житейском ребенок. В быту, в мелочах жизни, как говорят, он беспомощен, неумел. Ему ничего не стоит потерять деньги, забыть хлебные карточки, не получить вовремя какие-то талоны на житейские блага, что в те трудные голодные времена оборачивалось трагедией.
От недоедания худое лицо Юрия Карловича с запавшими щеками часто было землистого цвета.