Воспоминания: территория любви
Шрифт:
В какой-то момент, совсем неожиданно, папа к нам вернулся. Но своей второй семье – Полине и Гале – он был очень предан, никогда о них не забывал. Как воскресенье, так папа туда. Это продолжалось до конца его жизни. И мама прекрасно знала, куда он уходит. Он брал с собой какой-нибудь подарок или покупал торт «для внука», который в той семье родился, и отправлялся к ним – в свою другую жизнь. Я не думаю, что он ходил к Полине, скорее – к дочери и внуку. Он вообще больше, как мне кажется, никаких романов на стороне не заводил. По крайней мере,
А мне было страшно за нее обидно, невыносимо видеть ее слезы. Я ее очень жалела и сочувствовала ей. Помню, что из-за этого я однажды крайне некрасиво себя повела. Когда мама в очередной раз лежала и плакала, я, глядя на нее, не выдержала и сказала отцу: «Папа, уходил бы ты от нас совсем! Мама так мучается. Уходи совсем!» До сих пор помню, как я это произнесла. А была я тогда уже совсем взрослой, шел тогда, кажется, 1948 год. Отец в ответ промолчал, но как-то сразу замкнулся и изменил отношение ко мне из-за того, что я так жестко себя повела. Наверное, почувствовал, что надо как-то аккуратнее вести свои личные дела. Мне же до сих пор совестно, что однажды прогнала его из дома.
И сейчас, когда родителей уже нет в живых, когда нельзя ничего исправить и некого винить, мне зачастую приходится себя поправлять, останавливать, заставлять задумываться над тем, что я делаю. Так, когда мама умерла, я повесила на стену ее портрет, на котором она совсем молодая, лет восемнадцати, еще в гимназической форме. А фотографию отца не повесила. Не захотела. А потом мне пришлось напоминать себе, что он был достойным человеком: собранным, преданным делу, работе, товарищам (кстати, товарищи его любили), ответственным, серьезным, настоящим.
Я так и не знаю, почему он от нас не ушел сразу и навсегда. Думаю, едва ли опасался за свое положение. Ярлык «бросившего семью» ему не грозил. Тогда не очень серьезно к этому относились. Все сходились и расходились легко. А с мамой они с самого начала даже не оформили отношения официально. Это случилось только за несколько лет до папиной смерти просто потому, что папа не хотел сложностей с завещанием и с другими формальностями. Со стороны родителей это был сугубо практический шаг. До этого они не являлись по закону мужем и женой, хотя мама носила фамилию отца. Во времена их молодости, в начале 20-х годов, такое было возможно и часто практиковалось.
Два слова о религии.
Родители были абсолютно далеки от религии, и мои отношения с Богом – это прежде всего воспитание. Оно началось с домработницы, которая появилась в доме, когда папа от нас ушел. Денег у мамы почти не было, но нам нужна была домработница, чтобы присматривать за мной и за домом, пока мама зарабатывала деньги. И вот однажды мама пришла домой, а я стою на коленях и молюсь. Мама удивилась: мы с ней до этого вообще ни разу не говорили о религии. Она спрашивает: «Ира, что ты делаешь?»
Я так и не смогла стать религиозным человеком, как это произошло с некоторыми моими приятельницами, особенно в 90-е годы, когда они все вдруг надели крестики. Если честно, то для меня это было потрясением.
Я не хочу критиковать людей, которые обратились к религии. Возможно, кто-то из них сделал это на переломе жизни. Люди часто приходят к вере в позднем возрасте, ближе к смерти – боятся этой надвигающейся бездны и начинают цепляться за любую возможность облегчить душу, приглушить страх смерти, ужас небытия. Но я себе этой радости доставить не могу, не могу искусственно вызвать в себе веру. Ведь нельзя просто решить, что отныне буду верить в Бога, если до этого не верила. Я должна прийти к этому осознанно, получить какое-то подтверждение своей вере. Но все, что я об этом знаю, для меня, увы, звучит неубедительно. Я не могу вообразить себе Бога, не могу представить сам образ божественной сущности. И сущность ли это или только идея? Идея Бога – это немного другое, но большинство-то видит его в определенном образе – Бога Отца, Христа. Да и Богоматерь себе представляют как реальную женщину. Недаром создано такое количество изображений Девы Марии с младенцем или без оного. Пожалуй, даже больше, чем изображений Христа. Я никого не хочу обижать, но я не могу взять и демонстративно выставить между двумя грудями крест, как это делают многие. Придешь в театр, а там бесконечные декольте, а в них поверх остальных прелестей возлежит обязательный нательный крестик. Вот такой «символ веры». Допускаю, что кто-то и правда уверовал, не требуя никаких доказательств, просто уверовал, решил: «Верую!» Так легче жить, безусловно, не так страшно. Я это понимаю. Просто мне и так не страшно.
В Германии
Когда папа к нам вернулся, его сразу направили на работу в Германию. Я только окончила первый класс. Когда мы уезжали, папа сказал маме: «Знаешь, я хочу, чтобы Галя поехала с нами. Пусть девочка поживет в нормальных условиях». Чтобы понять, почему он просил об этом маму, нужно знать, какое тогда было время. А было это начало 30-х годов – все жили очень тяжело. И мама ответила: «Конечно!» Это ведь была моя мама. Она не могла ответить иначе. Не думаю, что маме это решение далось легко. Ведь непросто видеть перед собой каждый день ребенка, которого родила другая женщина от твоего мужа. Но мама знала, что Галя не виновата, что ей с нами будет лучше. Потому она и сказала отцу «да». И Галя поехала с нами.
Конец ознакомительного фрагмента.