Воспоминания в двух книгах
Шрифт:
Окладистая седая борода императора Дон Педро и очки в золотой оправе делали его похожим на университетского профессора. Он сочувственно выслушал мои впечатления от джунглей. Отсутствие политических разногласий и неразрешимых конфликтов между Российской и Бразильской империями позволяло нам разговаривать непринужденно.
– Европейцы часто говорят о так называемой молодости стран Южной Америки, – сказал он не без горечи. – Но никто из них не отдает себе отчета, что мы бесконечно стары. Мы старше самого мира. От народов, живших на этом материке тысячи столетий тому назад, не осталось никаких следов, вернее, они не открыты. Но одна вещь остается в Южной Америке неизменной – это дух беспокойной ненависти. Дух этот – порождение окружающих нас джунглей, которые властвуют над нашими умами. Политические идеи сегодняшнего дня связаны с требованиями завтрашнего не чем иным, как постоянным желанием перемены. Никакое правительство не может остаться у власти продолжительное время, ибо джунгли пробуждают нас к борьбе. В данную минуту требованием дня у нас является установление демократического строя. Бразильский народ получит
Несколько лет спустя Бразилия стала республикой. Дон Педро сдержал свое обещание: он добровольно и радостно отрекся, поставив своих импульсивных подданных в тупик легкостью одержанной ими победы. Память его чтут по сей день в Бразилии, и монумент, воздвигнутый по всенародной подписке, увековечивает спокойную мудрость этого доброго человека.
Мне он очень понравился, и так как он никуда не торопился, то мы провели более двух часов в его скромном, комфортабельном кабинете с широкими окнами, выходившими в большой сад, в котором щебетали бесчисленные птицы. Мы говорили по-французски. Его очень ясный, грамматически правильный, хотя слегка нерешительный стиль придавал характер дружелюбной застенчивости этой беседе между непоколебимым монархом тропических стран и представителем столь могущественного в то время царствующего дома далекого Севера. Когда я с ним прощался, он прикрепил к моей груди знаки высшего ордена Бразильской империи. Я поблагодарил его за оказанную мне честь, но высказал свое предпочтение бразильскому девятиконечному кресту в венке из роз.
Дон Педро рассмеялся:
– Орден Розы – одно из наших самых скромных отличий, – сказал он. – Почти все у нас имеют этот орден.
Ну и что же! Он лучше подходил к моим понятиям о Бразилии. Мы пошли на компромисс, и я принял оба ордена.
Остальные дни я провел в атмосфере ленивой неги на фазенде русского коммерсанта, торговавшего кофе и женатого на очень состоятельной бразильянке. Каждое утро мы ездили верхом осматривать его кофейные плантации, расположенные на нескольких квадратных милях, и импровизированный оркестр из рабов-негров услаждал наш слух игрою на особых инструментах, которых я нигде, кроме Бразилии, не видел. По вечерам после обеда мы сидели на веранде, слушая резкие шумы джунглей, которые прерывали монотонные звуки там-тамов. Мы никогда не зажигали огня, так как мириады светляков распространяли яркий свет. У жены моего хозяина в фазенде гостили две ее племянницы: молодые, высокие, стройные брюнетки. Обе казались мне красавицами. Впрочем, каждая девушка, танцующая под звуки «Ла Палома» в тропическом саду, пронизанном мерцающим светом светляков, могла показаться красавицей молодому человеку, иззябшему в туманах С.-Петербурга. Меня покорили чары старшей девушки. Возможно, что и я понравился ей и ей хотелось испытать, как влияет бразильская атмосфера на русского великого князя. Не могло быть ничего наивнее этого юношеского флирта, полного застенчивой нежности. Если эта дама еще жива, ей уже исполнилось 64 года. Я надеюсь, что она иногда вспоминает вечера 1887 года с той же нежностью, что и я.
3
Южная Африка. Беглый взгляд на голландских фермеров, изнуренных тяжелой работой. Однообразный ландшафт, вдвойне разочаровывающий человека, побывавшего в Бразилии. Роскошные летние клубы британских офицеров. Подсознательное высокомерие всесильного могущества. Частые цитаты Сесиля Родса: «Мыслить по-имперски».
И наконец, самый длинный период нашего плавания: переход из Кейптауна в Сингапур. Сорок пять дней в открытом море без намека на берег. Командир в восторге. Он ненавидит заходы в порты, когда он должен уступать свою власть лоцману. «Лоцман! Что может быть невежественнее лоцмана!». Если бы нашему командиру дали волю, он бы никогда не заходил в порт.
Сингапур. Я желал бы, чтобы какая-нибудь пресыщенная леди, пьющая чай на террасе своего красивого имения в Англии и жалующаяся на вечное отсутствие своего мужа, находящегося на Востоке, имела бы возможность осмотреть Сингапур и видеть процесс добывания денег, на которые покупаются ее драгоценности, туалеты и виллы. «Бедный Фрэдди. Он все время очень много работает. Я не знаю в точности, что он делает, но это имеет какое-то отношение к этим забавным китайцам в Сингапуре!»
Китайский квартал Сингапура. Главный источник дохода Фрэдди. Каждый второй дом – курильня опиума. Развращенность на высшей степени развития. Не тот разврат, который подается на золотом блюде в европейском квартале Шанхая, но разврат в грязи и мерзости, запахи гниения, разврат голодающих кули, которые покупают свой опиум у европейских миллионеров. Голые девятилетние девочки, сидящие на коленях прокаженных. Растрепанный белый, старающийся войти в курильню опиума. Тошнотворный запах опиума, от которого нельзя отделаться. А невдалеке от этого ада – очаровательные лужайки роскошного британского клуба, с одетыми во все белое джентльменами, попивающими под сенью больших зонтов виски с содовой.
Еще одна неделя в Сингапуре, и я бы опасно заболел. Я благословлял небо, когда каблограмма Морского министерства предписала нам отправиться немедленно в Гонконг. Первого апреля – в день моего рождения – мои соплаватели-офицеры решили устроить празднование по этому поводу. Обычно мы мало пили на борту корабля, но на этот раз офицеры сочли долгом возгласить многочисленные тосты за мое здоровье и за здоровье моих родных.
Постепенно наша беседа перешла, как это бывает обычно в обществе молодых людей, на тему о женщинах. Мой «опекун» Эбелинг долго и обстоятельно рассказывал о своих новых победах в Рио-де-Жанейро и в Сингапуре. Второй лейтенант восхвалял прелести южноафриканских
Эбелинг сказал мне, что очень огорчен за меня:
– Если бы вы только знали, что теряете! В чем смысл жизни без женщины? Я хочу дать вам хороший совет. Послушайте меня, в конце концов, ведь я гораздо старше вас. Вы должны непременно познакомиться с кем-нибудь в Гонконге. Я понимаю, что Сингапур произвел на вас отталкивающее впечатление и что обстоятельства сложились в Рио неблагоприятно. Но Гонконг! Женщины Гонконга! Американские девушки, – Эбелинг с восторгом поцеловал кончики своих пальцев, – лучшие в мире! Нигде нет ничего подобного. Я не согласился бы променять одну американскую девицу, живущую в Гонконге, на тысячу парижских! Будьте же умником и послушайтесь моего совета. Я знаю одно место в Гонконге, где имеются три такие американские девушки! Понимаете, я бы не повел вас в банальное, дешевое место. То, о чем я говорю, – очень уютная квартирка. Теперь дайте мне немного припомнить: там была девушка по имени Бетти. Да, ее звали, кажется, Бетти, если, конечно, я не путаю ее с одной девушкой, с которой был знаком в Шанхае. Во всяком случае, это высокая блондинка с голубыми глазами. Прелестная. Потом там была Джоанна, с темными волосами и зелеными глазами. Вы бы сошли от нее с ума. Но подождите пока, лучшее еще впереди. Пэтси! Девушка ростом в пять с половиною футов, с цветом лица… Подождите, с чем я могу сравнить ее кожу? Она не совсем белая, скорее цвета слоновой кости. А фигура… фигура! Вы, вероятно, видели в петербургском Эрмитаже статую… Как же она называется?..
Он так и не вспомнил названия этой статуи, так как познания лейтенанта Эбелинга в области достопримечательностей Эрмитажа были весьма слабы. Но так или иначе, мой покой был нарушен.
Ни один юноша моего возраста не мог бы противостоять сосредоточенным атакам моих искусителей. Накануне нашего прибытия в Гонконг я выразил согласие принять участие в их похождениях.
Войдя в квартиру в сопровождении двух наших офицеров, я был приятно поражен отсутствием той вульгарности, которую неизбежно ожидаешь увидеть в подобных местах. Комнаты были обставлены с большим вкусом. Три молодые хозяйки были прелестны, чаруя своей непринужденностью. Французы назвали бы их «дамами полусвета», хотя это слово далеко от истинного определения самой старой профессии мира.
Подали шампанское, и разговор завязался. Звук голосов всех троих был очень приятен. Они очень мило обсуждали текущие события: их несомненный ум позволял им обходиться без помощи нарочитой светскости. Цель нашего посещения не вызывала никаких сомнений, и вот наступило время, когда меня оставили наедине с самой хорошенькой из трех. Она предложила мне показать свою комнату – и то, что было неизбежно, произошло…
С этого вечера мы стали большими друзьями. Мы посещали с нею рестораны и совершали продолжительные прогулки в горы, откуда открывался великолепный вид на панораму Гонконга. Она прекрасно держала себя, говоря по правде, гораздо лучше так называемых европейских «дам общества», проживающих в Китае. Постепенно она рассказала мне историю своей жизни. Она никого не обвиняла и ни на кого не жаловалась. Жажда приключений привела ее из родного Сан-Франциско на Дальний Восток, непреодолимое желание иметь «красивые вещи» довершило остальное. Такова была жизнь: одни выигрывали, другие проигрывали, но чтобы вступить в игру, нужно было иметь какую-то точку опоры. Она говорила о мужчинах без горечи. Это были, по ее словам, трезвые звери, пьяные ангелы, проходимцы или же сорвиголовы. В ее жизни все зависело от удачи. Она любовалась картинами мимопроходящей жизни, хоть и сознавала, что сутолока жизни ее раздавила. Но ничего нельзя было сделать, чтобы изменить ее положение.
Оттенки любви бесчисленны и многообразны. Без сомнения, многие формы любви продиктованы жалостью. Мне было бесконечно грустно покидать Гонконг, и мы потом в течение года переписывались с нею. И каждый раз, когда впоследствии «Рында» возвращалась в Гонконг, я садился в рикшу и торопился к знакомому дому. Когда в 1890 году я снова посетил Дальний Восток, ее друзья сообщили мне, что она умерла от туберкулеза.
4
В кают-компании снова царило большое оживление. Как только мы бросили якорь в порту Нагасаки, офицеры русского клипера «Вестник» нанесли нам визит. Они восторженно рассказывали о двух годах, проведенных в Японии. Почти все они были «женаты» на японках. Браки эти не сопровождались официальными церемониями, но это не мешало им жить вместе с их туземными женами в миниатюрных домиках, похожих на изящные игрушки, с крошечными садами, карликовыми деревьями, маленькими ручейками, воздушными мостиками и микроскопическими цветами. Они утверждали, что морской министр неофициально разрешил им эти браки, так как понимал трудное положение моряков, которые на два года разлучены со своим домом. Конечно, надо было добавить, что все это происходило за много лет до того, как Пьер Лоти и композитор Пуччини нашли неиссякаемый источник для извлечения доходов из душераздирающих арий мадам Кризантем и мадам Баттерфляй. Таким образом в данном случае искусство никак не могло повлиять на установление морального критерия для скитающихся по свету моряков.