Воспоминания великой княжны. Страницы жизни кузины Николая II. 1890–1918

Романова Мария

Мне казалось, что, несмотря на свое более либеральное воспитание, принц был лишен инициативы почти в той же мере, что и я. Решали за него другие, как это было и в моей жизни. Что из этого получится, когда мы поженимся? Как мы станем пользоваться своей независимостью? Я чувствовала почти раскаяние. Я предлагала человеку, который надеялся создать со мной семью и найти в ней счастье, почти пустое сердце; получалось, что я в некотором роде использовала его, чтобы получить свободу.

Вскоре после Рождества я поехала в Санкт-Петербург с мадемуазель Элен, чтобы попасть на прием к зубному врачу. Это была первая моя поездка, которую я совершала без брата, и даже эта короткая разлука была такой мучительной, что в

конце концов побудила меня действовать: я решила просить жениха освободить меня от данного обещания.

Когда мы возвратились в Москву, на станции меня встретила мадам Лайминг, которая вручила мне записку от моей тети. Тетя писала, что, когда я буду читать это письмо, ей будут делать операцию и что во время своей болезни она собирается жить в доме, который подготовила для больницы.

Это была достаточно серьезная операция. Результат стал известен не ранее чем много часов спустя. В доме царили беспокойство и смятение. Но отсутствие тети облегчило исполнение моего плана. Я написала принцу письмо, в котором изложила причины своего желания разорвать нашу помолвку. Через несколько дней я получила чудесный ответ; он умолял меня как следует подумать, прежде чем принимать решение, которое причинит ему сильную боль. Подлинное чувство, звучавшее в этом письме, глубоко тронуло меня, но не могло изменить мое решение, и я собиралась начать более решительные действия, когда однажды утром в мою комнату ворвалась княгиня Ирина, принцесса Прусская, которая приехала ухаживать за своей сестрой. Именно она предпринимала первые шаги в организации этой женитьбы; ей первой и сообщили из Швеции о моем желании разорвать помолвку.

Очень мягко и в то же время настойчиво она объяснила мне, что в настоящее время невозможно отменить договор, который имел и политическое значение. Обо всем было договорено, реальные приготовления начались, дата назначена. Скандал, сказала она спокойно, был бы слишком велик.

Плача, я попыталась объяснить ей причины моего отказа и мои страхи. Она терпеливо обсудила это со мной, чтобы показать их абсурдность. В качестве последнего аргумента она сказала мне, что мое решение убьет мою тетю, и, если я буду настаивать на нем, вся ответственность ляжет на мои плечи.

Это привело меня в полное замешательство. Видя, что я начинаю колебаться, княгиня дала мне обещание не спешить и оставила меня в неописуемо тревожном душевном состоянии. Все это было для меня непосильно, и не было никого, кто мог бы помочь мне. Тетя, чье состояние считалось уже удовлетворительным, тем не менее, оставалась еще слишком слаба. Потрясение, насколько мне было известно, могло действительно иметь роковые последствия для ее здоровья. Что я могла поделать? Я сдалась.

Принцесса не придала серьезного значения этому инциденту, поэтому не посчитала нужным рассказать о нем тете, даже когда та оказалась вне опасности. Когда спустя много лет я заговорила о нем с тетей, она была очень удивлена и искренне уверяла меня, что если бы вовремя узнала о моих сомнениях и колебаниях, ее советы и поведение были бы совсем иными, чем у сестры. Возможно.

Тогда же мое сопротивление было сломлено. Казалось, мне не оставалось ничего иного, как покориться. Принц вернулся в Москву в конце зимы, и мы встретились, как будто ничего не случилось. Гордость заставляла меня соблюдать приличия, и люди, не знавшие нас близко, были убеждены, что я выхожу замуж по любви. Да и мало кто из моих друзей знал, что все далеко не так. Только супруги Лайминг и мадемуазель Элен трепетали при мысли о моем будущем и никогда не заговаривали со мной об этом.

Моя тетя, окончательно выздоровев, покинула больницу и вернулась в Николаевский дворец. Она сама помогала одевать меня к балу, который дала в мою честь графиня Клейнмихель как раз перед возвращением принца в Швецию. В тот вечер на мне был очень

красивый наряд в русском стиле и головной убор, расшитый жемчугом и драгоценными камнями. Я танцевала одна – это был сольный танец. Колени у меня дрожали, сердце бешено билось; я собрала все свое мужество, чтобы двигаться под музыку. Но как же мне это понравилось! Мне впервые в жизни аплодировали, и мне пришлось повторить танец!

Это был второй, и последний, бал моего девичества.

Гигантскими шагами весна приближалась к дню моего бракосочетания. Город Москва, который считал меня в некотором роде своей, выбрал день моего восемнадцатилетия, 19 апреля, чтобы официально проститься со мной. С утра до вечера я принимала делегации, члены которых обращались ко мне с речами и преподносили подарки; некоторые были великолепны. О моя дорогая старая Москва с ее Кремлем, церквями с разноцветными куполами, кривыми и плохо вымощенными улочками, воспоминания о ней я лелею и так же нежно, как сильно я хотела бы увидеть ее когда-нибудь!

За несколько дней до Пасхи я уехала из Москвы. Никогда не забуду тот вечер, когда как раз накануне нашего отъезда мы пошли в маленькую церковь в византийском стиле, где был похоронен мой дядя. Держась за руки, мы с братом стояли на мраморном полу. Казалось, я пришла туда, словно чтобы попросить благословения умершего дяди. У меня возникли смутные предчувствия того, какая жизнь ждет меня впереди, и глубокое отчаяние охватило меня.

Я крепко держала руку своего брата. Судьба, которая и так уже подвергла нас тяжелым испытаниям, теперь разлучала нас. Я должна была покинуть его, своего брата, единственного, кого по-настоящему любила в этой жизни. Это было чудовищно.

Проходили минуты; мы оба были настолько расстроены, что время больше не имело для нас никакого значения. Моей тете, тоже растроганной, пришлось напомнить нам о времени и увести нас.

Мы приехали в Царское Село, где вскоре к нам присоединился отец. Ему не потребовалось много времени, чтобы понять мое душевное состояние. Не задавая много вопросов, он все хорошо понял. Но было уже слишком поздно. Тем не менее он решительно обвинил тетю в том, что она слишком легко распорядилась мною, и сказал ей об этом. Отзвуки этого обвинения и контробвинения доходили до меня только через закрытые двери. Позднее отец сказал мне, что тетя Элла чрезвычайно возмущала его своим полнейшим отсутствием здравого смысла и человеческих чувств, что она была так далека и настолько отличалась от себя прежней, что он не мог понять ее.

В течение какого-то времени она переживала кризис; никто не знал тайных движений ее души. Ее отчужденность, отсутствие интереса к чему бы то ни было в этой жизни достигли предела. Позже, когда тетя изменилась, она вернулась к реальности. Обладая большими душевными ресурсами, она с честью вышла из этого кризиса и вернулась к жизни более восприимчивой, более мудрой и терпимой, чем когда-либо. К сожалению, мое будущее решалось во время этого переходного периода; в каком-то смысле я была принесена в жертву, но не могу держать на тетю зла.

За несколько дней до бракосочетания в Царское Село приехал король Швеции Густав, который только-только стал преемником своего отца, его брат Чарльз, жена Чарльза Ингеборг, мой жених и многочисленная свита. Император, императрица и вся царская семья отправились на вокзал встречать их.

Я трепетала от душевного волнения, когда голубые вагоны специального поезда медленно подъехали к платформе и остановились. Вышел король со своими близкими, и, как только они ступили на красный ковер, их вышла встречать царская семья. После первых приветствий император сделал мне знак приблизиться. Я была представлена будущему свекру, и он поцеловал меня. Затем император провел короля мимо почетного караула, выстроившегося вдоль платформы.