Воспоминания

фон Тирпиц Альфред

По мере того как увеличивались эскадры и германское побережье получало в лице флота надежную защиту, у моря отвоевывались все новые земли, сносились деревни, основывались новые города и строились огромные заводы, многочисленная флотская семья росла и вширь. Мы были единственным имперским учреждением, которое открывало широкие горизонты сотрудничества сотням тысяч людей, ранее державшихся узко-областнической точки зрения. Флот стал кузницей германизма. Пока бездействие в войне не истребило во флоте Открытого моря воодушевлявший его дух, по биению пульса этого флота можно было определить усиление Германии. Ни один флот мира не располагал таким человеческим материалом, как тот, который мы черпали из прибрежного населения, а также из числа моряков торгового флота, избавлявшихся на военной службе от своего космополитизма, и рыбаков, посылавшихся на малые корабли и возвращавшихся в свои деревни после отбытия военной службы с расширившимся духовным кругозором и профессиональным честолюбием. Поскольку наши проворные старопрусские балтийцы и крепкие жители побережья Северного моря уже не могли удовлетворить потребность в кадрах, мы обратились к населению

внутренних провинций: служба на современных крупных кораблях не требовала таких мореходных качеств, как во времена парусников. Особенно отличались южно-германцы, а среди них эльзасцы. Для технического персонала служба во флоте под руководством наших прекрасных инженеров являлась высшей школой; наших кочегаров брали нарасхват промышленные предприятия{94}. Лучшие представители нашей молодежи пополняли офицерские кадры (вспомним командиров подводных лодок) с тем большей радостью, чем яснее вырисовывались наши будущие задачи. Постороннему трудно даже представить себе, какая напряженная работа велась во флоте. Нигде государству не служили с большей радостью и самоотверженностью. Мы чувствовали себя форпостом великого народа, приступившего с помощью своего государства к завоеванию свободы и равноправия с другими народами мира.

Вскоре мы удовлетворили самые насущные потребности и смогли расширить свои планы. По мере того как флот отрывался от казарм и родных берегов, он все больше срастался с нацией, которая нуждалась в этом; впрочем, еще и сегодня она не знает, каким сокровищем было для нее наше офицерство. Пусть те глупцы, обуянные манией разрушения, которые приветствуют ныне гибель старой Германии, попробуют создать организм, способный сравниться по своей силе и преданности идеалам целого хотя бы с одним этим институтом нашей старой Империи. Нити мировой политики сходились во флоте; поэтому мы должны были стать силой в народе. Когда впоследствии обстоятельства и лица, о которых я скажу ниже, привели к взрыву обеспеченного флотом мира, а обещанная флотом победа была упущена, нация опустилась настолько, что стала стыдиться собственных сил, и теперь находит удовлетворение в поругании того, что долго было ее гордостью и радостью.

В моих попытках поддерживать живой дух в организации дела и в моем стремлении следовать за постоянным изменением условий, определяющих эффективность флота, я часто натыкался на сопротивление обстоятельств и ведомств. С 1897 года некоторые адмиралы считали меня управляющим делами и заведующим снабжением флота, хотя мои личные интересы и вкусы относились к области руководства флотом. В результате мне приходилось видеть, не имея возможности вмешаться, много такого, чего я не мог одобрить.

Духовное единство, существовавшее во флоте в восьмидесятых и в первой половине девяностых годов, было в известной мере подорвано. Лица, призванные к руководству флотом в начале войны, вряд ли пошли бы на роковую уступку боявшемуся боя политическому руководству, если бы проводившаяся в последние годы политика специализации ведомств не помешала полному использованию накопленного нами прежде тактического капитала. Когда 30 июля 1914 г. я познакомился с оперативной директивой Генмора, я ужаснулся ее сугубой теоретичности, которая, рассматривая основные вопросы по частям, вытеснила в некоторых местах дух решительной инициативы. Все же у нас был хороший флот; он проделал гигантскую, хотя и не всегда целесообразную работу. Достаточно было правильной директивы, чтобы высвободить все силы и привести к победе флот таким, каким он был. Сердце обливается кровью, когда вспоминаешь обстоятельства, отбросившие германский народ во мрак после величайших достижений.

К удивлению Европы, Пруссия в восемнадцатом веке превратилась за несколько лет из незначительной составной части бессильного германского народа в великую державу, чем она была обязана развитию своей военной мощи и хорошему руководству королей из династии Гогенцоллернов.

Казалось, что Германской империи удастся наверстать упущенное и сделаться мировой державой благодаря быстрому созданию морского могущества, протекавшему при благоприятных обстоятельствах. Незрелость нации, не оценившей полностью серьезность и необходимость этого предприятия, напоминала о положении Пруссии восемнадцатого века, к которому нация в целом относилась еще менее сознательно.

Представим же себе, какой характер приняла бы прусско-германская история, если бы вместо Фридриха Вильгельма I и Фридриха Великого решения принимались крайне раздробленной военной администрацией, подчиненной почтеннейшей военной палате. Чего нам особенно не хватало, так это единого адмиралтейства.

5

Бросавшиеся мне время от времени обвинения в одностороннем и тупом увлечении линейным флотом основывались на недоразумении. В связи с запозданием исторического развития нашей империи мы поздно вышли в свет и в море. В сутолоке же мировых дел следовало ожидать столкновения интересов. Пока фундамент нашего могущества еще не был достаточно укреплен, было весьма важно избежать подобных столкновений, идя даже на ограничение нашей деятельности. Средством для достижения этой цели являлось создание флота и проведение определенной политики, которая должна была завоевать нам свободу морей и дать возможность потребовать равноправия. Таким образом, нашей и прежде всего моей задачей являлось создание морского могущества, что было бы невозможно без линейного флота. В первом десятилетии текущего столетия мы были вынуждены держать его на родине отчасти вследствие британских угроз. В этих условиях я считал вообще нежелательными (не говоря уже об их специфических недостатках) всякие заатлантические{95} экспедиции вроде китайского похода, выступления против Венесуэлы{}n» или агадирского инцидента, ибо они возбуждали зависть к государству, которое еще не достигло равноправия на море.

Однако в последние годы перед войной я предвидел наступление момента, когда

стремление Англии к нападению на нас исчезнет и заменится деловыми отношениями на равной ноге. Это открывало перспективы большей свободы передвижения. Последнюю я считал желательной и из чисто служебных соображений. Прусский военный дух, на котором базировались и должны будут базироваться в будущем все национальное существование и высшая хозяйственная деятельность нашего народа, имеет одну слабую сторону: склонность к шаблону. Нужны были великие характеры и знатоки людей вроде Мольтке, Роона и старого кайзера, чтобы поддерживать живой дух в этой машине. Пруссаку надо время от времени подстригать холку, чтобы она не выросла слишком длинной. Также и во флоте перегруженным офицерам угрожала опасность окаменеть в прилежной, правильной, но механической работе, угрожала опасность потери перспективы. Краткость срока службы заключала в себе другую опасность для нашего линейного флота, почти не выходившего из отечественных вод: утомительная муштра угрожала уничтожить освежающий контакт с заморскими землями и людьми. Я хотел выработать из офицеров не просто служак, а людей, которые чувствовали бы себя как дома в берлинском обществе и вообще в свете. Самостоятельная деятельность за границей была особенно необходима для выработки в командующих эскадрами свободного универсального мировоззрения. К тому же объединение немцев на всей земле требовало содействия флота, о чем я уже говорил. Далее, я считал, что миссией флота является расширение кругозора немцев, живущих на родине, с помощью воззрений, приобретенных заграницей.

Наряду с укреплением связи между родиной и заграничными немцами он должен был углубить сознание нашего национального существования, которое в связи с ростом населения и промышленности не ограничивалось уже областью между Рейном и Вислой и все больше пускало корни в заморской деятельности.

Таким образом, вторая функция флота – заграничная служба – выдвинулась на первый план наряду с функцией ударной силы. Поскольку для этой службы не хватало крейсеров-стационеров, я намеревался придать отечественному флоту такую организационную структуру, чтобы части эскадр можно было долгое время использовать за океаном без ущерба для подготовки личного состава. Этого можно было достичь перераспределением рекрутов с таким расчетом, чтобы одна из эскадр оказалась в основном укомплектованной матросами, отбывавшими третий год службы. Однако этот проект натолкнулся на сопротивление командования флотом, которое вместе с начальником кабинета предпочитало высиживать яйца дома и протестовало против проведения подобного опыта даже на двух кораблях. Чтобы продемонстрировать на практике, какое значение имело появление в заморских странах наших новейших крупных кораблей, я убедил кайзера послать летом 1913 года два корабля типа «Кайзер» в Южную Америку. Мирная культурная миссия наших кораблей дала такие блестящие результаты, что более частые визиты нашего линейного флота становились в будущем неизбежными. Поскольку современный линейный корабль является маленькой промышленной выставкой, я имел основания ожидать, что этим путем удастся создать новые деловые связи для наших производящих сословий. Подобное развитие деятельности нашего флота само собой привело бы к превращению подходящих для этого пунктов наших колоний в опорные базы. Если исключить Циндао, я еще не брался за это дело, считая его пока несвоевременным и опасаясь распылять средства, отпущенные на флот.

Глава тринадцатая

Под властью кайзера

Почти неисчерпаемые сокровища любви, уважения к конституционной власти, которые Вильгельм I оставил своему внуку, делали кайзера решающей инстанцией, от которой зависел успех всего предприятия, имевшего целью завоевать для Германии духовную и материальную независимость от англо-саксов, охвативших мир подобно спруту. Кайзер Вильгельм II сознавал необходимость этого еще во время болезни своего отца, в чем я имел случай убедиться во время поездки на юбилей английской королевы. Уже тогда мысль его останавливалась на всех связанных с морем предпосылках существования Германии.

Однако если в царствование нашего незабвенного старого кайзера решение дел отличалось ясностью и определенностью, то при Вильгельме II на нем стала сказываться легкая возбуждаемость правителя. При его способности схватывать все на лету, впечатлительности, развитой фантазии и самолюбии всегда имелась опасность того, что безответственные влияния возбудят в нем импульсы, осуществление которых было бы невозможно или не гармонировало бы с общим направлением политики. Человек, занимающий высокое положение, должен всю жизнь работать над собой, чтобы научиться отличать мишурный успех от длительного. Ибо соблазнительное декоративное начало всегда трудно отделить от существенного.

Что значит форма, если нет идеи?

Но нет идеи, если формы нет.

Чувство реальности являлось важнейшей предпосылкой успеха всего предприятия, и поскольку кайзер сделал меня своим помощником, я считал своим долгом охранять постоянство курса, которого мы придерживались. Это стремление было заложено в моей натуре. Читатель, однако, поймет, что выполнять этот долг не всегда было легко. Характер кайзера был прямой противоположностью моему. Он с легкостью перебивал людям позвоночник (понятно, в переносном смысле). Мне удалось избежать этого. Кайзер, видимо, не считал возможным обойтись без моего организационного опыта; но я был для него неудобным подчиненным и в качестве такового прошел все стадии милости и немилости. Один знакомый как-то сказал мне, что в моем положении наиболее желательной является «стадия легкой немилости». Я, разумеется, воздавал кесарю кесарево. Я всегда старался удовлетворять выполнимые желания кайзера – даже и такие, которые правильнее было бы считать капризами, если только имел для этого финансовые возможности. Менее успешными были мои попытки ограничить декоративные зрелища и речи, и празднества вроде Кильской недели{97} и крещения кораблей, ибо кайзер считал их полезными для германской публики; я же думал больше о том впечатлении, которое они производили заграницей.