Воспоминания
Шрифт:
Я никогда не расставался с моим псом; он сопровождал меня повсюду; по ночам он спал рядом со мной на специальной подушке. Когда художник Серов писал мой портрет, он захотел, чтобы на нем был изображен и Гюгюс. По его словам, это была его лучшая модель.
Когда Гюгюс умер в возрасте восемнадцати лет, я похоронил его в саду нашего дома на Мойке.
Ежегодно летом в Архангельское на несколько дней приезжали великий князь Михаил Николаевич и его младший сын Алексей. Великий князь Михаил был последним сыном императора Николая I. Он принимал участие в Крымской, Кавказской и Турецкой войнах. Назначенный наместником на Кавказе, он занимал этот пост в течение двадцати двух лет, любимый и почитаемый всеми. После возвращения оттуда он получил должность генерал-фельдцейхмейстера [32] и был председателем Государственного
32
То есть главного начальника артиллерии.
Когда я был маленьким, великий князь Алексей, бывший на десять лет меня старше, всегда привозил мне игрушки. Особенно мне запомнился надувной Арлекин, который, наполненный воздухом, был в два раза выше меня ростом, что меня очень радовало. Но радость моя была недолгой, потому что мой бельчонок Типти очень скоро разорвал его.
Великий князь Михаил любил наблюдать, как мы, мой брат и я, играем в теннис. Расположившись в большом кресле, он часами следил за нашими партиями. Поскольку играл я очень плохо, отправлял мячи в разные стороны, и однажды попал великому князю в глаз. Удар был такой силы, что пришлось вызывать из Москвы одного из крупнейших специалистов по глазным болезням, чтобы он не потерял глаз.
Еще одну неловкость того же рода я совершил в Павловске, летней резиденции великого князя Константина Константиновича. Там присутствовали греческая королева Ольга (его сестра) и их мать, великая княгиня Александра Иосифовна, респектабельная пожилая дама, которую катали по парку в кресле на колесиках. Все относились к ней с глубочайшим почтением. Когда она появлялась в окружении семьи, казалось, что процессия имеет прямо божественное величие.
И вот однажды кортеж выехал из дворца в тот момент, когда дети великого князя, принц Кристоф, младший сын королевы Ольги, и я играли на лужайке в мяч. Со своей обычной неуклюжестью я мощным ударом ноги отправил мяч в сторону появившихся, и достопочтенная дама получила его прямо в лицо.
В Санкт-Петербурге великий князь Константин жил в Мраморном дворце, очень красивом здании из серого мрамора, построенном Екатериной II для своего фаворита, князя Орлова. Я часто бывал там и играл с детьми великого князя. Однажды им в голову пришла идея сыграть в похороны французского президента Феликса Фора, моего тезки [33] . В течение всей церемонии я добросовестно изображал покойника, но, когда меня извлекли из гробницы, я был в таком бешенстве, что задал моим могильщикам такую трепку, что всем им наставил синяки под глазами. С тех пор меня больше не приглашали ни в Мраморный дворец, ни в Павловск.
33
Феликс-Франсуа Фор, президент Французской республики с 1895 г., умер 16 февраля 1899 г.
До пятнадцати лет у меня случались приступы лунатизма. Так, однажды ночью в Архангельском я оказался верхом на балюстраде, окружавшей крышу террасы. Меня разбудил крик птицы или какой-то другой шум, и я жутко испугался, увидев под собой пустоту. Прибежавший на крики слуга спас меня из этой опасной ситуации. Я был ему так благодарен, что попросил родителей, чтобы он служил мне. С того дня Иван со мной больше не расставался, и я считал его не столько слугой, сколько другом. Он был при мне до 1917 года. Революция застала его в отпуске, и ему не удалось ко мне присоединиться. Мне так и неизвестно, что с ним стало.
В 1902 году родители решили отправить меня в путешествие по Италии со стареньким профессором искусствоведения. Нелепый вид профессора Адриана Прахова не мог остаться незамеченным. Коренастый коротышка с львиной гривой волос на голове и покрашенной в рыжий цвет бородой, он был похож на клоуна. Мы решили называть друг друга «дон Адриано» и «дон Феличе». Путешествие началось с Венеции и закончилось на Сицилии. Оно вышло очень поучительным, но, вероятно, не в том смысле, какого ожидали мои родители.
Страдая от жары, я не был расположен наслаждаться художественными красотами Италии. Дон Адриано же, напротив, бодро бегал по церквям и музеям, не проявляя ни малейшего признака усталости. Он часами простаивал перед каждой картиной и каждому встречному читал лекции на французском с жутким акцентом. За нами всегда следовали толпы туристов, явно ослепленных познаниями профессора. Что же касается меня, никогда не любившего коллективного обучения, я проклинал этих увешанных фотоаппаратами, обливающихся потом людей, постоянно
Одевался дон Адриано, как ему казалось, сообразно климату: костюм из белого альпака [34] , соломенная шляпа и зонтик от солнца с яблочно-зеленого цвета подкладкой. Мы не могли выйти без того, чтобы за нами не увязалась стайка мальчишек. Несмотря на свой юный возраст, я очень ясно понимал, что этот персонаж не самый подходящий спутник для катания по Венеции в гондоле!
В Неаполе мы остановились в отеле «Везувий». Жара стала нестерпимой, и я отказывался выходить на улицу до наступления вечера. Профессор, у которого в городе имелось множество знакомых, проводил дни в их обществе, в то время как я сидел в гостинице. В конце дня, когда температура становилась не такой испепеляющей, я садился на балконе и развлекался, разглядывая прохожих. Бывало, перекидывался с ними несколькими словами, но мои слабые познания в итальянском не позволяли продолжать разговор. Однажды перед гостиницей остановился фиакр, из которого вышли две дамы. Я окликнул кучера, симпатичного молодого человека, сносно понимавшего французский, и поведал ему, что смертельно скучаю и хотел бы осмотреть Неаполь ночью. Он предложил себя в качестве гида на этот же вечер и сказал, что заедет за мной в 11 часов. В это время профессор уже крепко спал. Кучер прибыл вовремя. Я на цыпочках вышел из своего номера и, не заботясь о том факте, что в карманах у меня нет ни гроша, сел в коляску – и мы отправились в путь. Проехав по нескольким пустынным улицам, итальянец остановился перед дверью дома в каком-то темном переулке. Войдя в дом, я удивился, увидев целую коллекцию чучел животных, в том числе большого крокодила, подвешенного на веревках под потолком. На секунду у меня мелькнула мысль, что мой гид привез меня в музей естественной истории. Свою ошибку я понял, увидев идущую ко мне вульгарно накрашенную толстуху в фальшивых драгоценностях. Салон, в который она нас привела, был обставлен большими диванами, обитыми красным плюшем; стены увешаны зеркалами. Я был несколько смущен, но мой кучер, чувствовавший себя совершенно непринужденно, заказал шампанское и уселся рядом со мной, в то время как хозяйка заведения расположилась на другом краю дивана. Перед нами, в атмосфере, насыщенной запахами пота и дешевых духов, дефилировали женщины. Они были самых разных цветов кожи, вплоть до негритянок. Некоторые совершенно голые, другие одеты баядерами, матросами и маленькими девочками. Они вышагивали, виляя бедрами и бросая на меня призывные взгляды. Мое смущение росло, даже переходило в испуг. Кучер и матрона много пили, и я тоже принялся пить. Время от времени они меня обнимали со словами: «Che bello bambino!» [35]
34
Альпак – одноцветный, достаточно плотный, но тонкий шелк.
35
Какой красивый мальчик! (ит.)
Вдруг дверь открылась, и я окаменел, увидев моего профессора! Хозяйка бросилась к нему и стиснула в объятиях, как давнего друга дома. Я попытался спрятаться за спиной кучера, но дон Адриано уже заметил меня. Его лицо осветилось широкой улыбкой, и, подбежав ко мне, он пылко обнял меня, восклицая: «Дон Феличе! Дон Феличе!» Очевидцы этой сцены в изумлении уставились на нас. Первым пришел в себя кучер. Он наполнил бокал шампанским и встал со словами: «Evviva! Evviva!» [36] Мы стали предметом бурной овации.
36
Ура! Ура! (ит.)
Не знаю, в котором часу завершился этот вечер, но на следующий день я проснулся с сильной головной болью. С этого дня я больше не оставался в одиночестве в гостинице. Во второй половине дня, когда жара становилась менее сильной, я отправлялся с профессором по музеям, а с наступлением темноты мы начинали ночную жизнь в обществе любезного кучера.
Однажды я прогуливался по набережной, любуясь заливом и Везувием, когда какой-то нищий взял меня за рукав и, показывая пальцем на вулкан, заговорщическим тоном сообщил: «Везувий». Очевидно, сочтя, что это откровение заслуживает вознаграждения, он попросил у меня милостыню. Он все правильно рассчитал, потому что я щедро заплатил ему, не за сведения, а за развлечение, которое мне доставила его наглость.