Воспоминания
Шрифт:
В том году на яхту приезжал после заключения мира с Японией граф Витте. Я видела его за обедом, перед которым он получил графское достоинство: сияющий, граф вошел вслед за государем и во время обеда рассказывал о своих впечатлениях в Америке.
III
Вернувшись в Петроград на следующий день, императрица вызвала меня в Нижний дворец у моря, где их величества жили совсем одни, без свиты. В крошечном кабинете со светлой ситцевой мебелью и массой цветов горел камин. Императрица, как сейчас помню, стояла в серой шелковой блузочке. Обняв меня, она шутя спросила, хотела ли я повидать ее сегодня. Шел сильный дождь, в комнате же у огня было тепло и уютно. Императрица показывала мне свои книги, прочитанные и переписанные места из ее любимых авторов, фотографии родных, весь мир, в котором
Через несколько дней после нашего возвращения я уехала с семьей за границу. Мы остановились сначала в Карлсруэ у родных, затем поехали в Париж. Государыня передала мне письма к брату, великому герцогу Гессенскому, и старшей сестре, принцессе Виктории Баттенбергской. Великий герцог находился в имении Вольфегартен. Дворец герцога окружали обширный сад и парк, устроенный по его плану и рисункам. После завтрака, во время которого великий герцог расспрашивал меня о государыне и ее жизни, я гуляла в саду с госпожой Гранси, гофмейстериной гессенского двора, милой и любезной особой. Она показала мне игрушки и вещицы, принадлежавшие маленькой принцессе Елизавете, единственной дочери великого герцога по первому браку, которая скончалась в России от острого заболевания. Видела я и белый мраморный памятник, воздвигнутый гессенцами в память о ней.
Ко второму завтраку приехала принцесса Виктория Баттенбергская с детьми, красавицей принцессой Луизой и маленьким сыном. Меня занимал этикет при гессенском дворе: принцесса Баттенбергская приседала перед своей молодой невесткой, принцессой Элеонорой. Принцесса Виктория отличалась большим умом, но говорила настолько быстро, что многое в ее речи терялось; она меня расспрашивала о русской политике, что ставило меня в затруднительное положение, так как я мало что знала на этот счет. Принцесса пригласила меня и мою сестру завтракать к ней в Югенгейм, в окрестностях Дармштадта. И брат, и сестра моей государыни снабдили меня письмами, я взяла их с собой в Париж, не зная, что не скоро мне придется передать их по назначению.
Пока мы приятно проводили время за границей, в России назревало народное недовольство, вызванное революционной пропагандой. Беспорядки начались с забастовки железных дорог, стачек рабочих и революционных демонстраций. Все это мешало нам вернуться в Россию, но мы тогда еще не понимали, к чему все это может повести. Сознавая тяжелое положение родины, я все время думала о государе, который должен был водворять порядок в стране, и всей душой стремилась назад к государыне, которая разделяла все его заботы.
О Манифесте 17 октября мы еще тогда ничего не слыхали. Манифест этот, ограничивающий права самодержавия и создавший Государственную думу, был подписан государем после многочисленных совещаний, а также потому, что на этом настаивали великий князь Николай Николаевич и граф Витте. Государь не сразу согласился на этот шаг не потому, что Манифест ограничивал права самодержавия, но его останавливала мысль, что русский народ еще вовсе не подготовлен к представительству и самоуправлению, народные массы находятся еще в глубоком невежестве, а интеллигенция преисполнена революционных идей. Я знаю, как государь желал, чтобы народ его преуспевал в культурном отношении, но в 1905 году он сомневался, что полная перемена в государственном управлении может принести пользу стране. В конце концов его склонили подписать Манифест. Императрица рассказывала, что сидела в это время неподалеку с великой княжной Анастасией Николаевной, и у них такое было чувство, как будто рядом происходят тяжелые роды. Слышала я также, будто, когда государь, сильно взволнованный, подписывал указ о Государственной думе, министры встали и поклонились ему. Государь и государыня горячо молились, чтобы народное представительство привело Россию к спокойствию и порядку.
Открылась Государственная дума после Высочайшего выхода в Зимнем дворце. Я с другими была в тронном зале и слышала, как государь приветствовал членов Думы. Мало осталось у меня в памяти о первой Думе: много было разговоров, а дела мало. Она была закрыта по Высочайшему указу после двух месяцев существования. Газеты были полны сообщениями о событиях, происходивших на Руси, но до дворца доходили лишь слабые отклики.
Государыня и я брали уроки пения у профессора консерватории Н.А.Ирецкой. У императрицы было чудное контральто, у меня – высокое сопрано, и мы постоянно вместе пели дуэты. Ирецкая говорила, что императрица могла бы своим голосом зарабатывать на хлеб. Пела с нами иногда моя сестра – Шумана, Рубинштейна и других композиторов. Пела государыня и под аккомпанемент скрипки. Иногда приезжал из Англии знакомый государыне скрипач Вольф, и мы занимались музыкой намного больше. В Петрограде мы брали уроки пения обыкновенно в Фермерском дворце, так как в Царицыно пианино стояло стена об стену с кабинетом государя, а он вообще не любил, когда императрица пела, почему и не приходил никогда ее слушать.
Летом, когда Дума окончила свое короткое существование, мы снова ушли на два месяца в шхеры на любимой яхте их величеств «Штандарт». Государь ежедневно гулял на берегу, два раза в неделю приезжал фельдъегерь с бумагами, и тогда государь целый день занимался. Государыня сходила на берег и гуляла в лесу. Мы постоянно были вместе, читали, сидя на легком мху, или, сидя на палубе, наблюдали, как резвились и играли дети. К каждому из них был приставлен дядькой матрос из команды. Матрос Деревенко в первый раз нянчил Алексея Николаевича на «Полярной Звезде» в 1905 году, научил его ходить и затем был взят к нему во дворец. Все эти матросы получали ценные подарки от их величеств: золотые часы и т. п. К сожалению, и знаменитый Деревенко во время революции покинул наследника.
Днями моего дежурства при государыне были назначены среды и пятницы. Тогда я на целый день уезжала в Царское Село, обедала с царской семьей и ночевала во дворце. Часто обедал у них Свиты Его Величества генерал Орлов, командир Уланского Ее Величества полка, единственный близкий друг государя. После обеда царь и генерал играли обыкновенно на бильярде, мы же с государыней, сидя в той же комнате, работали у лампы. Ездил генерал Орлов с нами летом и в шхеры. Меня уже все тогда ревновали к их величествам, начались всевозможные сплетни и разговоры, и я часто говорила обо всем этом с Орловым, который стал моим искренним другом. Переживая впоследствии уже не пустяки, а тяжелые испытания, я вспоминала его голос, убеждавший меня «быть молодцом».
В семейном кругу часто говорили о том, что мне пора выйти замуж, но никто из молодежи, которая бывала у нас, не пленял моего воображения. Среди других часто бывал у нас и морской офицер Александр Вырубов. В декабре он сделал мне предложение письмом из деревни: оно меня сильно взволновало и смутило. Приехав в Петербург, он стал ежедневно бывать у нас и терзал меня, умоляя скорее дать ему согласие. За одним из завтраков в феврале 1907 года, когда он пришел сказать, что нашел себе службу, меня назвали его невестой. Все в доме Вырубова сияли от радости, начались обеды, визиты, приготовление приданого. Меня осыпали подарками, и мне казалось, что я счастлива. Государыня тоже одобрила мою помолвку. Только Орлов выразил сомнение, советуя мне серьезно обдумать этот шаг. Это случилось во время моего дежурства во дворце, и государыня, войдя в комнату, решительно сказала, что нельзя меня смущать, раз слово уже дано.
Свадьба моя состоялась 30 апреля 1907 года в церкви Большого Царскосельского дворца. Я не спала всю ночь и встала утром с тяжелым чувством на душе. Весь этот день прошел как сон. Меня одевали в одной из запасных половин Большого дворца. Как во сне встала я на колени перед их величествами, благословившими меня иконой, затем началось шествие по залам, как на выходе. Шествие открывал обер-церемониймейстер граф Гендриков, за ним следовали их величества под руку, потом шел мой мальчик с образом, граф Карлов, и, наконец, я, под руку с отцом. Поднимаясь по лестнице, государь обернулся и, вероятно, заметив мое грустное выражение, улыбнулся, глазами показывая на небо. Во время венчанья я чувствовала себя возле своего жениха совсем чужой. В Золотой дворцовой церкви было немного народу: налево стояли их величества, окруженные детьми, великие княжны и дети великого князя Павла Александровича. Один из них, великий князь Дмитрий Павлович, принявший впоследствии участие в убийстве Распутина, в день моей свадьбы был очаровательным мальчиком. Гостей звали только, кажется, по выбору их величеств. В зале, где поздравляли, произошел забавный случай: старик-священник, венчавший нас, обнял меня и одного из моих шаферов, приняв его за жениха, назвав нас «дорогими детьми». После обряда бракосочетания мы пили чай у их величеств. Прощаясь, императрица по обыкновению тихонько передала мне письмо, полное ласки и добрых советов касательно моей будущей жизни. Каким ангелом она казалась мне в тот день, и как тяжело было с ней расстаться!