Воспоминания
Шрифт:
Я все еще не оправился после перенесенной болезни, чувствовал себя слабым, ноги отекали. Доктора настаивали на необходимости покоя, однако об этом нечего было и думать. Дел было столько, что я едва успевал найти время пообедать. Ежедневно осаждало меня бесконечное количество всякого рода просителей, надеявшихся у меня добиться разрешения вопросов, которые оказывались бессильными разрешить представители местной администрации.
Упорные бои на Маныче продолжались. Противник продолжал удерживать главнейшие переправы у станицы Великокняжеской. Дважды переправлявшаяся восточнее Великокняжеской на правый берег реки ударная группа генерала Шатилова оба раза, после первоначальных успехов, вынуждена была с большими потерями вновь отходить за реку. Вязкое русло Маныча не позволяло переправить вброд артиллерию, чем главным образом и объяснялся наш неуспех. Донцы, заняв Луганск, далее не продвигались. На фронте Добровольческого корпуса противник вновь стал наседать.
Я получил телеграмму о прибытии генерала Деникина в Ростов, где на вокзале должно было состояться
25 апреля я получил письмо от генерала Романовского:
«Начальник Штаба
Главнокомандующего
Вооруженными Силами
на Юге России.
24 апреля 1919 г.
Ст. Тихорецкая.
Многоуважаемый Петр Николаевич!
У Вас, вероятно, был уже Науменко и говорил по поводу Кубанской армии. Сама обстановка создала, что почти все Кубанские части собрались на царицынском направлении и мечты кубанцев иметь свою армию могут быть осуществлены. Это Главнокомандующий и наметил исполнить. Науменко, конечно, очень обрадовался. С созданием Кубанской армии становится сложный вопрос о командовании ею. Все соображения приводят к выводу, что единственным лицом, приемлемым для Кубани и таким, которого будут слушаться все наши Кубанские полководцы – Покровский, Улагай, Шкуро, – являетесь Вы.
Главнокомандующий и интересуется, как Вы к этому вопросу отнесетесь.
В Кубанскую армию Главнокомандующий предполагает включить те Кубанские части, которые в настоящее время на Манычском фронте, и при первой же возможности произвести рокировку 1-й Кавказской казачьей дивизии и 2-й Кубанской пластунской бригады, перекинув их сюда в Кубанскую армию, а терцев отправив в Кавказскую армию, где из них составить Терский корпус. Горцы ввиду недостатка конницы в Кавказской армии тоже, вероятно, будут перекинуты в Кавказскую армию. Таким образом, в Кубанской армии соберутся Кубанские части и останутся 6-я дивизия, состоящая из Сводного Астраханского п. п., Сводного Саратовского п. п., Сводного гренадерского п. п. и Саратовского к. дивизиона с артиллерией и Астраханская кон. отд. бригада (генерал Зыков). В связи с этими предположениями Главнокомандующий желает, чтобы 2-я Кубанская бригада была подготовлена в смысле сбора и расположения к быстрой смене.
Что касается вопроса о штабе, то Главнокомандующий намечает штаб Кавказской армии оставить в Ростове, а для Кубанской вновь сформировать. Конечно, Вы можете, если бы пожелали, персонально, одного или другого из чинов штаба и даже начальника штаба взять с собой.
Заместителем Вашим в Кавказской Армии, которую предполагается при этом переименовать просто в Добровольческую армию, Главнокомандующий намечает генерала Май-Маевского.
Если бы Вы согласились на предложенное назначение, то я бы просил Вас переговорить или списаться с генералом Май-Маевским относительно штаба и, главное, начальника штаба к нему (Яков Давыдович [8] может не пожелает остаться или уйти с Вами).
8
Генерал Юзефович
По всем этим вопросам Главнокомандующий желает знать Ваши соображения.
От души желаю Вам успехов.
Искренно Ваш И. Романовский».
После последнего разговора моего с Главнокомандующим вопрос о создании на Царицынском направлении новой армии, во главе коей должен был стать я, не был для меня неожиданностью. Однако решение Главнокомандующего о создании отдельной Кубанской армии было для меня ново. Учитывая в полной мере все неудобства, проистекавшие из-за существования отдельных армий новых казачьих образований, я в то же время учитывал, что, раз Дон пользуется этим правом, и Кубань и Терек имеют право справедливо этого домогаться. Намеченное Главнокомандующим решение, не устраняя неудобства, проистекающего от существования отдельных армий казачьих новообразований, в то же время справедливо уравнивало их права и преимущества, устраняя тем самым главный повод существовавших между главным командованием и кавказскими казачьими правительствами недоразумений. В то же время мысль, что мне придется командовать Кубанской армией, армией отдельного государственного образования, с политикой, в значительной мере идущей вразрез с политикой главного командования, справедливо меня пугала.
Хотя и атаман и Рада выражали мне всяческим образом свое внимание и Краевая Рада только что известила меня о принятии меня с семьей в коренное сословие Кубанских казаков, хотя большинство Кубанских частей были мне родны и в широких массах казачества имя мое пользовалось большим уважением, я все же, как командующий Кубанской армией, оказался бы в некотором подчинении Кубанской власти и был бы неизбежно причастен к политике Кубани, которую я разделять не мог.
Мои ближайшие помощники, начальник штаба генерал Юзефович и генерал-квартирмейстер полковник Кусонский, соображения мои полностью разделяли. Переговорив с ними, я решил подождать с ответом до приезда кубанского атамана генерала Филимонова и походного атамана Кубанского войска генерала Науменко, о приезде которых я был предупрежден. С ними одновременно приехал возвращающийся в строй после ранения генерал Топорков. За несколько часов до обеда, устроенного мною в честь приехавших, я получил телеграмму начальника штаба главнокомандующего, разъясняющую, что объединение Кубанских частей в армию с наименованием «Кубанской» не должно быть понимаемо как признание какой-либо зависимости этой армии от Кубанского правительства и расширения прав последнего в отношении Кубанских войск. При этих условиях кубанский атаман сам отказался от предложения генерала Деникина именовать новую армию «Кубанской», признав, что раз по существу вопрос не разрешен, то лучше уж вновь формируемой армии дать название Кавказской Добровольческой, под каковым большинство войск Манычского фронта сражались за освобождение родного им Кавказа. Тут же за обедом составили телеграмму генералу Деникину, каковую подписал кубанский атаман и я.
На другой день я выехал на станцию Харцыск, дабы повидать генерала Май-Маевского и переговорить с ним по содержанию полученного мною от генерала Романовского письма. Я впервые увидел генерала Май-Маевского. Небольшого роста, чрезвычайно тучный, с красным обрюзгшим лицом, отвислыми щеками и с громадным носом-сливой, маленькими мышиными глазками на гладковыбритом, без усов и бороды лице, он, не будь на нем мундира, был бы несомненно принят каждым за комика какой-либо провинциальной сцены. Опытный, знающий дело военачальник и несомненно неглупый человек, генерал Май-Маевский в разговоре производил весьма благоприятное впечатление. Долгие месяцы ведя тяжелую борьбу в каменноугольном бассейне, он не потерял бодрости духа. Он, видимо, близко стоял к своим войскам, знал своих подчиненных. Генерал Май-Маевский был очень польщен доверием Главнокомандующего, о чем и просил меня довести до сведения генерала Деникина. Вместе с тем он просил о назначении начальником штаба армии взамен генерала Юзефовича, решившего оставаться при мне, начальника штаба Добровольческого корпуса генерала Агапеева. Своим заместителем на должность командира Добровольческого корпуса генерал Май-Маевский представлял генерала Кутепова, командовавшего действующим в районе станции Торговая отрядом из трех родов войск. Осмотрев расположенных в резерве близ станции Харцыск пластунов и два батальона марковцев, я проехал на позицию. Мы садились в автомобиль, когда получено было донесение о переходе противника против 1-й бригады в наступление. Я выехал к участку, где шел бой.
Укрытая за грядой небольших холмов, стреляла наша тяжелая батарея. В полутора-двух верстах впереди растянулась по холмистой степи жидкая цепь наших стрелков. Со стороны противника гремели артиллерийские выстрелы, и дымки шрапнели то и дело вспыхивали над нашими цепями. Мы вышли из автомобилей, и я пошел вдоль фронта, здороваясь со стрелками. Увидев группу сопровождавших меня лиц, неприятель открыл ружейный огонь. Пули посвистывали, щелкали в сухую землю, взбивая пыль. Я шел вдоль цепи, приветствуя стрелков, изредка останавливаясь и задавая вопросы. Огонь противника усиливался, один из следовавших за мной ординарцев был убит, другой ранен. Я приказал сопровождавшим меня вернуться назад, сам же с генералом Май-Маевским, генералом Юзефовичем и лицами моего штаба продолжал обходить полки. Наступавшие цепи противника медленно накапливались против занимавших левый фланг марковцев. С целью помочь соседям корниловцы перешли в контратаку. Я подходил к занятому корниловцами участку, когда их цепи, поднявшись, быстро двинулись, охватывая фланг врага. Несмотря на огонь, люди шли не ложась. Впереди на гнедом коне ехал молодой командир полка полковник Скоблин. Под угрозой своему флангу красные, не приняв удара, начали отход. Поблагодарив корниловцев, я поехал на вокзал. Давно не испытанная близость к войскам, близость боя создавали бодрое, приподнятое настроение.
Через несколько дней в Ростов вновь приезжал Главнокомандующий. Генерал Юзефович, долгое время командовавший за моей болезнью армией, был, видимо, несколько задет выбором на эту должность генерала Май-Маевского, полагая, что право на эту должность по справедливости принадлежит ему. При свидании с генералом Деникиным я просил его найти случай поговорить с генералом Юзефовичем и постараться смягчить горечь казавшегося ему недоверия Главнокомандующего.
– Ну что же я ему скажу? Ведь, по совести, я считаю, что он командовать армией не может, – развел руками генерал Деникин.