Восстание на Боспоре
Шрифт:
– Ой, ой! – кричал он. – Ой!..
– Ой! – не удержался застигнутый новым врагом старший фракиец, хватаясь за шею.
Пчелы напали на обидчиков и нарушителей их покоя так дружно, что те не знали, куда деваться.
– Эй, старик! Прикажи своим пчелам улетать! – коверкал сколотскую речь сотник, но старик не слышал его, он лежал недвижимый в пыли с закрытыми глазами.
Другие ульи также оказались потревоженными, и новые летучие рати с угрожающим гомоном обрушились на головы незадачливых царских людей.
Воины скрутили пленника и поспешили к коням, спотыкаясь и размахивая руками, словно ослепленные.
Насильники убрались так быстро, что, казалось, их здесь и не было.
Савмак кинулся к деду. Пчел он не боялся. Они его, как и Баксага, обычно не трогали. Но сейчас были рассержены и вели себя особенно гневно. Одна даже укусила Савмака, но он не обратил внимания на это.
Став на колени, внук гладил ладонями серебряные кудри старика, и слезы сплошным потоком струились по его запыленным щекам.
– Убили деда, убили! – рыдал мальчишка. – И мед царский съели, и хижину разорили!
Старик открыл глаза. Он долго смотрел чужим, строгим взором на притихшего внука, пока сознание не вернулось к нему.
– Тебе больно, дед? – жалостливо и боязливо спросил Савмак, рассматривая на виске Баксага багровый кровоточащий след.
– Мне больно, – прошептал старик, – только не в голове, а тут… – Он показал на сердце иссохшей рукой. – Я умру, моя душа давно хочет покоя, – сказал он спокойно, но с усилием. – Скоро придут войска Скилура. Они отомстят за нас, за народ наш, за обиды и горе наши. Так сказал тот скиф, что ночевал у нас… Вырастешь – борись с врагами… – Старик не смог закончить свою малосвязанную речь. Потянулся и затих. Рука упала бессильно. Лицо стало чужим и холодным.
Савмак понял, что случилось страшное, и закричал жалобно. Аримасп, волоча перебитый зад, подполз ближе и, задрав морду кверху, завыл.
– Нет, – кричал в исступлении мальчишка, – не Скилур, а я отомщу за тебя, дед! Это я убью того, кто тебя ударил! Твоя душа будет спокойна в стране теней…
Незнакомая ранее боль пронизала его душу. Он плакал над трупом, образы мести черными тенями проносились в голове, быстро сменяя друг друга. Ему казалось, что он бежит на запад, в дикие степи, и возвращается обратно с войском царя кочевых скифов. Потом он решал бежать немедля в деревню, поднять народ, настигнуть в степи убийц и перебить их. Грозил кулаком и говорил несвязное.
Немного успокоившись, почувствовал не то усталость, не то безразличие. Разыскал лопату и начал рыть глубокую яму. Он бросал комья земли, не зная, что одновременно роет могилу и для своего детства, что оно умерло навсегда в этот страшный день его жизни. Впереди его ждало нечто совсем иное, не похожее на все пережитое и виденное до этого.
5
Аримасп повизгивал и лизал мертвую руку Баксага.
Мальчишка был крепок телом. Вырыв яму, без особого труда перетянул в нее труп деда. Продолжая всхлипывать, закидал могилу сырой землей. Боясь, что ночью прибегут степные волки и выроют покойника, выдернул из крыши и стен хижины жерди потолще и положил их на могилу.
Теперь он остался один. Аримасп не шел в счет, так же как и все еще гудевшие негодующие пчелы. Он осмотрелся. Как внезапно рухнуло все то, что казалось таким устойчивым, вечным. Хижина, ульи, дед, лежащий сейчас под слоем земли, безгласный, холодный… Что дальше?
Дуплянки с медом оказались целыми. Лишь одна упала, и маслянистая пахучая жидкость вытекала на землю, привлекая пчел. Вот и тот жбанок, что дед приготовил с вечера для отправки старшине.
Подумав, подросток взял в руки жбанок и, бросив последний взгляд на могилу, на издыхающего Аримаспа и печальные руины пасеки, вздохнул и решительно зашагал прочь от дорогого ему места, от всего, что составляло до сих пор мир его интересов.
Отойдя шагов сто, Савмак остановился, поставил ношу на траву, упал на колени и, подняв кверху руки с большими ладонями и тонкими запястьями, торжественно протянул, как бы читая молитву:
– Прощай, дед, я отомщу за твою смерть! Ты будешь доволен мною в стране теней!
Слезы опять заволокли все. Мальчишка не выдержал, упал ничком и долго плакал, причитая. В ярости бил кулаками о землю и потрясал ими, угрожая убийцам.
Через час со жбанком в руке он размашисто шагал по пыльной тропе, что вилась между полынниками, потом спускалась в песчаные овраги и, наконец, выходила на поля, на которых ровно и тяжело волновалась нескончаемая, как степь, пшеница. Тучные колосья почти поспели для жатвы. Вдоль дороги стояли древние дубы, обвешанные выгоревшими на солнце тряпками, пучками травы и колосьев. Эти дубы имели магическую силу. Они охраняли поля от дурного влияния чужих глаз.
Жар лился потоком с дымчатого от степных пожаров летнего неба. Солнце сияло, жгло. В небе трепетали жаворонки. Савмак обратил внимание, что на дороге виднелись следы нескольких лошадей. Следы вели в ту же сторону, куда шел и он.
Зеленоватые любопытные глаза все подмечали. Они щурились от яркого света, но стали круглыми и вспыхнули огнем, когда остановились на блестящем предмете, что лежал в пыли у дороги.
Савмак, несмотря на большой не по летам рост, сохранил все ухватки мальчишки своего возраста. Чуть не уронив жбанок, он кинулся вперед и схватил цепкими пальцами находку.
– О-о, – протянул он в восторге, – какой красивый!
Но тут же не мог удержаться от восклицания крайнего удивления. Он держал в руке тот самый великолепный нож, который уже видел на поясе фракийского сотника. Со смешанным чувством изумления, страха и скорби он воззрился на хищную головку золотого кобчика с рубиновыми глазками, и опять ему показалось, что они мигают, эти словно живые глаза, таят в глубине насмешку. Кобчик будто узнал Савмака и готовился что-то сказать ему. Вот-вот раскроется острый клюв.
С суеверным ужасом Савмак отбросил драгоценную находку, как бы обжегшись об нее, даже обтер пальцы о рубаху. Хотел было убежать от проклятого оружия. Ведь этой золотой головкой фракиец нанес удар Баксагу. Прочь, прочь от такой недоброй находки! Это подарок злых духов!
Неожиданно пришли в голову рассказы деда о том, что оружие врага приносит успех в бою, что собирать мечи и копья на поле боя обычное занятие победителей. Он переборол страх и несмело взялся одной рукой за рукоятку, как бы боясь, что золотой клюв вопьется ему в пальцы, другой зажал ножны и вытащил клинок, ослепивший его ярким холодным блеском.