Восстание Ника
Шрифт:
Ориген посмотрел на своего сына Прокла и добавил:
– Вот сын, не греши смолоду, что бы в старости не каяться. А то вот не бреешься, хвост отпустил…
– Все так ходят, отец – ответил юноша лет восемнадцати.
Тем временем прасины поднялись по лестнице к воротам. По обычаю, сам василевс не разговаривал с народом. Его устами был специальный человек – мандатор. И просители к нему обращались как к самому императору. Мандатор доложил, кто стоит перед императорской ложей.
Прасины выстроились цепочкой, что бы передавать разговор с василевсом на трибуны.
Зенон, подняв вверх голову, начал:
– Многие лета, Юстиниан-август, да будешь ты всегда победоносным! Меня обижают, о, лучший из правителей! И видит Бог – нет сил терпеть. Я боюсь назвать обидчика, ибо он венед, а я – прасин, а суды все на стороне венедов.
– Кто он? Я не знаю его – устами мандатора ответили из императорской ложи.
– Моего обидчика, трижды августейший, можно найти в квартале сапожников.
– Вас никто не обижает!
В ложе императора находились ещё и его приближённые, и говорить мог кто угодно, а мандатор обязан был повторять всё, что слышал, поэтому отвечал он иногда невпопад.
– Он один-единственный, кто обижает меня. О, Богородица, ты единственная заступница моя!
– Кто он такой? Мы не знаем.
– Ты, и только ты знаешь, трижды августейший, кто притесняет меня! Кто желает зла мне и дому моему!
– Если кто и есть, то мы не знаем кто.
– Спафарий Калоподий притесняет меня, о, всемогущий – выдохнул Зенон.
– Какое отношение имеет к тебе Калоподий?
– Кто бы он ни был – его постигнет участь Иуды! Бог покарает его, притесняющего меня! – в голосе Зенона послышалась угроза не только Калоподию.
И это поняли в ложе василевса:
– Вы приходите не смотреть скачки, а грубить архонтам!
– Тех, кто притесняет нас – как заклинание повторил Зенон – постигнет участь Иуды!
– Замолчите! Вы – иудеи, манихеи, самаритяне!
– Ты называешь нас иудеями и самаритянами? О, Богородица! Смилуйся над нами!
– Вы изобличаете себя как еретики!
– Кто не говорит, что истинно верует, владыка, проклятье тому, как Иуде!
– Вы окрещены в единосущного Бога!
Старшины прасинов с возгласом: «Я крещусь во единого!» стали дерзко осенять себя крестным знамением одним указательным пальцем, указывая тем самым на единосущность Бога, а не двумя перстами, как православные, указывая на двуединую сущность Христа. Трибуны повторили действия своих старшин.
– Если вы не успокоитесь, я прикажу обезглавить вас! – грозно вскричал, подражая голосу за спиной, мандатор.
Зенон смело глядя снизу вверх в запертую дверь, как в глаза императора, твёрдо произнёс:
– Каждый домогается власти, чтобы обеспечить себе безопасность! Если же мы, испытывающие гнёт, что-либо и скажем тебе, пусть твоё величество не гневается. Терпение – божий удел! Мы же, обладая даром речи, скажем тебе сейчас всё. Мы, прасины, трижды августейший, не знаем где дворец и как управляется государство.
Зенон намекал на то, что прасинов не допускают к власти.
– В городе мы появляемся только сидя на осле!
На осле по городу провозят преступников.
– О если бы это было не так, трижды августейший! – громко закончил Зенон.
Но в императорской ложе намёков не поняли или не захотели понять и мандатор ответил опять невпопад:
– Каждый свободен заниматься делами, где хочет.
– И я верю в свободу – гордо сказал Зенон, – но мне не позволено ею пользоваться!
Старшины прасинов и трибуны одобрительно загудели.
– Будь человек свободным – продолжил Зенон, – но, если есть подозрения, что он прасин, его тотчас подвергают наказанию!
– Вы не боитесь за свои души, висельники!
Зенон с отчаяньем понял, что сына ему спасти не удастся и, превозмогая душевную боль, он с горечью продолжил:
– Где здесь не правда? Запрети наш цвет и правосудию нечего будет делать! Позволяй убивать и попустительствуй преступлениям! Скажи – за что мы наказаны? Ты – источник жизни, карай, сколько пожелаешь! Воистину такого противоречия не выносит человеческая природа! Лучше бы не родился твой отец Савватий, он не породил бы сына-убийцу. Двадцать шестое убийство совершилось в регионе Земвге! Утром человек был на ристалище, а вечером его убили, владыка!
На трибунах прасинов поднимался зловещий грозный гул.
К воротам кафизмы подошли димархи венетов.
– На всём ристалище только среди вас есть убийцы! – взвизгнул старшина венетов Марсалий.
Трибуны прасинов возмущённо зароптали, а с трибун венетов послышались одобрительные возгласы.
– Ты убиваешь, а затем скрываешься – толи к василевсу, толи к Марсалию обратился Зенон.
– Это ты убиваешь и устраиваешь беспорядки! – заходился в визге Марсалий. – На всём ристалище только среди вас есть убийцы!
– О-о-о!– возмущённо ответили трибуны прасинов.
– Это истина! – закричали с трибун венеты. – Нас тоже убивают!
– Владыка Юстиниан! Они кричат, но никто их не убивал – продолжил Зенон.
– Ложь! – кричали с трибун венеты.
– И не желающий знать – знает! – настаивал, повысив голос, Зенон. – Торговца дровами в Зевгме кто убил?
– Вы его убили! – ответил мандатор. Кафизма явно перешла на сторону венетов.
– Сына Эпагата кто убил, автократор?
– И его вы убили, а теперь клевещите на венетов – ответила кафизма устами мандатора.
Прасины на трибунах взвыли, послышалась яростная ругань.
Зенон в растерянности не знал, что ответить на такую явную ложь, но собрался и громко сказал:
– Господи, помилуй нас грешных! Свободу притесняют! Хочу спросить тех, кто говорит, что всем правит бог: откуда такая не справедливость?
– Бог не ведает зла – снова невпопад сказал мандатор.
– Бог не ведает зла? – удивлённо-радостно воскликнул Зенон. – А кто тот, кто причиняет мне зло? Философ или монах пусть разъяснит мне!