Восстание

Арнольд Иоганнес

— Выдайте нам в первую очередь! — не отступали голодные.

— Не забывайте о том, что вы люди, а не звери! — успокаивал их Хиндемит.

— Сами жрете мясо по ночам, чтобы никто не видел! Спасибо вам за заботу о нас! Плевать мы хотели на такую заботу! В первую очередь продовольствие должны получить голодающие!

Рабочие из охраны, сами еще ничего не получившие, готовы были наброситься на крикунов.

— Мы собственными глазами видели, как ящики с консервами понесли в ратушу! Обманщики вы все! — не успокаивались мужчины.

Охранники

схватились было за карабины, дабы обуздать нахалов, но все же сдержались.

— Товарищи… — устало произнес Хиндемит, обращаясь к своим, — перестаньте!

— Чтобы нас еще оскорбляли! — возмутились охранники.

— Люди наголодались, их нужно понять.

— А вы слышали, что они говорили?

— Не слушайте их!

К мужчинам с тележкой подошел Хиндемит и сказал:

— Поставьте свою тележку в сторону. Здесь она не понадобится. То, что вам выдадут на семью, вы унесете на руках и без тележки. На семью полагается одна банка.

— На одно лицо?

— На семью! Вы что, глухие?!

— Но ведь нас шестеро в семье!

— Радуйтесь, что хоть это получите.

Раздача консервов началась. Бывшие служащие из продовольственного отдела, без которых сейчас нельзя было обойтись, составляли списки. Они делали это медленно, так как вообще никогда не спешили. Свою работу они привыкли выполнять с чувством, толково, почти по-научному.

Вскоре вокруг спортивной площадки выстроилась длинная очередь, которая окружила несколькими кольцами машины с консервами.

Отдельные смельчаки предлагали, не дожидаясь, напасть на машины и самим разобрать консервы.

Через полчаса стало ясно, что раздача консервов не подготовлена и проходит явно хаотически. Но что-нибудь переделать было уже поздно. А чиновники, составляющие списки, ехидно посмеиваясь, явно не спешили. Кто-то из них предложил прекратить раздачу, а консервы разносить по квартирам, чтобы установить, есть ли кто в доме.

Ентц вообще был против всяких списков, зато Раубольд выступал за них.

— Пусть эти писаки из управления снабжения покажут, на что они способны, вернее, на что они не способны, пусть попытаются обмануть нас. То и другое для нас выгодно, — объяснял Раубольд Ентцу. — Тогда мы получим возможность взять их за шкирку и выбросить вон!

— И чего мы этим добьемся? Ничего! А что потеряем? Время! Мне это не нравится!

Хиндемит заметил, что одна женщина, получив консервы, снова встала в очередь, чтобы получить еще одну банку. Он начал стыдить женщину, но она упрямо молчала. Чиновники начали искать фамилию женщины в списках, но никак не могли найти ее. По всему чувствовалось, что тут дело нечисто.

Хиндемит попытался пристыдить женщину с помощью тех, кто стоял в очереди, но его, как ни странно, никто не поддержал, так как многие и сами были не прочь встать в очередь еще раз, чтобы получить лишнюю банку консервов.

Увидев такое, Хиндемит повернулся и пошел в ратушу.

— Первое — это совершить революционный переворот,

второе — это захват власти, а в третью очередь необходимо завоевать доверие у населения, — сказал он Ентцу.

— А ты что, не пользуешься доверием?

— Многие люди не с нами: одни из них молчат, другие даже ругают нас. Как мы пойдем вперед, если с нами не хотят говорить?

— Нужно набраться терпения и ждать.

— Для чего?! — удивился Хиндемит.

— А ты с нацистами, окажись они на твоем месте, сразу же заговорил бы?

— Но ведь мы не такие!

— Многие из них имели с нацистами что-то общее. Так могут ли они сразу же воспылать к нам доверием? Не так быстро все это делается, дорогой Хиндемит! Нам необходимо набраться терпения. Предстоит очень тяжелая работа, очень…

Хиндемит сел, молча слушая шум, доносящийся со спортплощадки. Было удивительно, что люди еще не вооружились кольями, не напали на охрану машин и не растащили консервы. Такое вполне могло случиться, и тогда все демократические мероприятия, которые удалось провести коммунистам, пошли бы насмарку.

— Кто подгонит машины к месту раздачи продовольствия, если ты сидишь у меня в кабинете? — спросил Ентц.

— Не собираюсь этим заниматься. Я иду домой, — ответил Хиндемит.

— Хорошо, иди и как следует выспись. Мы найдем человека, который сможет сесть за баранку.

— Спать я не хочу, я просто пойду домой. Того, что сейчас тут у вас происходит, я не одобряю. Это уже не революция и не восстание, а междоусобица. Вы вызываете у людей ненависть, я не хочу в этом участвовать…

— Да ты с ума сошел, Хиндемит! — подскочил Ентц.

— Ты находишь?

— Ведь ты же наш товарищ!

Хиндемит покачал головой.

— Ты наш! Ты не можешь бросить все после того, что сделал: освобождены узники из концлагеря, арестованы заядлые нацисты, мы ездили к русским товарищам. Все, кто работали с нами, не имеют права сходить с нашего пути!

— Я могу это сделать, — сказал Хиндемит и, встав, решительно направился к двери.

Очутившись на улице, он понял, что сегодня для него не обычное воскресенье, когда можно надеть хороший костюм и пойти прогуляться по улицам или дома, у себя во дворе, порубить дровец, помня о том, что хоть сейчас и весна, но незаметно подкатит осень, а там и холодная зима.

На какое-то мгновение Хиндемиту захотелось вернуться к Ентцу и сказать, что он, быть может, еще будет с ними, если возникнет в нем надобность. Он готов помочь им, но только в том случае, если они не творят никаких беззаконий…

— Дружище, где ты бродишь? Мы тебя ждем! — набросились на Хиндемита товарищи, стоявшие возле грузовика.

— Гулял, мозги проветривал, — ответил он им.

2

В это время в концлагере «Красная мельница» формировалась колонна из недавних узников. На каких только языках тут не говорили! Недавние узники, готовые двинуться в путь, связывали свои пожитки.