Восстание
Шрифт:
— Я не знаю.
Арктур понимал, что она лжёт. А Сара, будучи телепатом, знала, что он это понимает. Однако в его мыслях она не читала никакой враждебности — по крайней мере на поверхности. В нём была враждебность, но так глубоко, что Сара не могла до неё добраться.
— Вы были Призраком, солдатом Конфедерации. Вам в мозг был помещён чип, под названием «нейроингибитор». Часть его функций заключалась в подавлении памяти. Остальная ваша память была задавлена наркотиками, введёнными во время экспериментов. Мы удалили чип и нейтрализовали действие препаратов.
— Что же вы хотите вернуть?
— Сейчас я хочу, чтобы вы отдохнули. Позже мы подробнее обсудим все детали. Не хочу, чтобы вы чувствовали себя здесь пленницей. Вы получите доступ к любой части корабля, каждая дверь будет открыта для вас. Думаю, как только вы восстановите память, без влияния чипа, вы придёте к заключению, что сражались не на той стороне. Но важно, чтобы вы сами пришли к этому выводу.
Сара не знала, как реагировать. Она даже не помнила, как на это надо реагировать. Арктур улыбнулся и встал.
— Если у вас есть вопросы, не стесняйтесь мне их задавать.
Генерал прошёл к выходу, остановился и обернулся.
— Кстати, вы помните, как вас зовут?
Имя выплыло из подсознания безо всякого её участия. Она выдала его неуверенно, удивляясь, как странно оно для неё звучало, будто она не произносила его годами.
— Сара…
Но что дальше? Остального она пока вспомнить не могла. Арктур снова улыбнулся.
— Ну что ж, Сара, отдыхайте.
Генерал повернулся и вышел.
Карантинная зона предназначалась для пациентов, страдавших от инфекционных вирусных заболеваний. Там была регулируемая температура, а герметичная камера, в случае необходимости, наполнялась кислородом. В этот раз кислорода в камере не было, что делало её содержимое (именно это слово подходило более всего, слово «обитатель» казалось некорректным) ещё более загадочным.
Контейнер, помеченный, как биологически опасный, было доставлен из учреждения Фудзита. Сканеры показали, что внутри находилось живое существо, поэтому было принято решение открыть контейнер в камере. Через несколько минут организм распространился до опасной степени, покрыв собой всю комнату. И сделал он это при полном отсутствии кислорода.
Стены камеры были прозрачными. Арктур Менгск стоял рядом с Хелеком Бранамуром — Умойянским ученым, до восстания работавшим геологом — глядя на вещество по ту сторону. Оно выглядело, как покрытое венами и артериями, пульсирующее жизнью желе.
— Самораспространяющаяся клеточная структура, непохожая ни на что, что я когда-либо видел. Единственная реакция у него, которую удалось получить — это на жар. Оно очень не любит огонь.
Профессор улыбался, было видно, что он вдохновлён своей работой.
Арктур положил руку на стекло. Вещество пришло в движение. Профессор Бранамур улыбнулся и предложил генералу спуститься вниз.
— Если вам нравится это, то следующее вам понравится ещё больше…
Внутри
— Полагаю, это всего лишь личинка, предшественник, если хотите, чего-то большего. ДНК существа содержит бесчисленное множество цепей, несёт в себе миллиарды образцов и почти бесконечное количество комбинаций. Думаю, то, что мы видим, это лишь первый этап его жизненного цикла, — профессор по-прежнему жадно ухмылялся.
— Если я вас правильно понял, — сказал Арктур, глядя на личинку, — то, если это существо перейдет в стадию трансформации, оно может оказаться чем угодно.
— Это лишь теория, должен заметить, но такое вполне возможно.
— Ну и что определяет, чем оно станет?
— Не знаю. Может быть, катализатор в родной среде обитания или какой-то предопределяющий фактор в жизненном цикле.
Арктур задумчиво кивнул.
— Оно опасно?
— На данной стадии развития вряд ли. Но после трансформации… кто знает?
Некоторое время Арктур молчал. Профессор гадал, какие мысли бродят в его голове, но предпочел не спрашивать. Наконец, Менгск заговорил:
— Спасибо, профессор. Если что-то ещё узнаете, немедленно оповестите меня.
— Разумеется, — ответил тот. Генерал ещё раз взглянул на существо и вышел.
На короткий миг Сара подумала, что может вспомнить лицо матери. Оно появилось и исчезло, скорее галлюцинация, чем воспоминание, но оно было милым, строгим и красивым и Сара потянулась к нему. Через какое-то время она начала вспоминать больше и больше, но воспоминания всегда были обрывочными, были кусками чего-то большего. Она вспомнила об учреждении Фудзита, об экспериментах, и на этих воспоминаниях она решила больше не фокусироваться.
Она пыталась вспомнить свою фамилию, свой последний день рождения, лицо отца… всё это пока ещё ускользало от неё. Большая часть жизни по-прежнему была далеко от неё, теперь она о ней задумалась. Она не могла вспомнить обучение в Академии Призраков или то, как присоединилась к Конфедерации. Она не помнила детских или юношеских лет. Ей не удавалось вспомнить ни одного задания, что она выполняла, будучи Призраком. То немногое, что получалось, казалось сюрреалистичным и фантастичным, скорее сном, чем явью. В этих воспоминаниях она была неуязвимым воином, невидимым и неслышимым, и она была убийцей. Эти обрывочные воспоминания пугали её сильнее всего. Она видела себя своими собственными глазами, видела, как совершала жестокие и чудовищные деяния (она никогда не видела лиц тех, кого убила, впрочем, за это она была своей памяти благодарна). В эти моменты Сара убеждала себя, что тогда она была в измененном состоянии, не была собой, что настоящая Сара никогда бы подобного не сделала. Но даже тогда, какая-то часть её знала правду.