Восточная мадонна
Шрифт:
Затем по их убежищу ударили прямой наводкой, и обе пожилые женщины были убиты. Глухой крестьянин убежал, и больше его никогда не видели, а они остались вдвоем. Она понемногу стала говорить – о погоде, о деревьях, раскрылась перед ним. Слушала его долгие лекции так, как никогда не слушали даже его собственные дети и внуки. Он рассказывал о своей молодости, о своем отце и об отце своего отца, о диких растениях и тех лекарственных свойствах, которые в них заключены. Он говорил об оттолкнувшей его семье и о том, как он нашел утешение среди бойцов вьетконга. Она же о себе не рассказывала ничего.
Они стали приобретать известность: он, Бернадетт и две женщины, которых прислали на смену прежним. Их щедро одаривали фруктами и овощами, иногда – рисом и однажды даже принесли
Старый китаец-травник уселся возле нее и долго, всю ночь, рассматривал ее лицо. Он часто думал, что она была самой прекрасной женщиной, которую ему когда-либо доводилось видеть. Где-нибудь она могла бы добиться известности. В ней было то, что он хотел и пытался найти, будучи молодым. Она могла бы быть актрисой или любовницей богача. В его деревне, когда он был ребенком, люди многое отдали бы, чтобы обладать ею. Даже местный землевладелец, может быть, взял бы в свой дом такую, как она.
Эта женщина была маленькой девочкой. Она нуждалась в защите. Она не понимала порочных привычек мужчин. Он, должно быть, ошибался, думая о ее распутной жизни в Париже. У нее были мечты, и он не пытался их развеять. Наоборот, ему это нравилось, поскольку он понимал: мечты нужны ей, чтобы выжить. Он был уверен в этом, хотя и не знал почему. Теперь, когда он постарел, для него это было неважно. Старость убила в нем любопытство.
Он знал, что ей доставляет радость работать с ним. Он показывал ей, какие растения собирать, какие – варить, какие – поджаривать, сушить или использовать только свежими и зелеными. Чаще всего она выглядела удовлетворенной. Даже когда они прятались от бомб, она иногда улыбалась. Теперь ей было грустно и она выглядела старше, чем обычно. Что-то подсказывало ему, что он больше никогда ее не увидит. Он погладил ее умиротворенное лицо. Если бы он не знал, что она спит, то подумал бы, что она умерла.
Утром они поднялись рано. Ее провели через тоннель, тщательно проинструктировали и приставили к ней молодого бойца. Он был простым парнем, не говорил ни по-английски, ни по-французски, но, как ей сказали, был легок на ногу и умел водить мотоцикл. В допросах он участвовать не должен, и его следовало отослать обратно, как только они доберутся до места. Простой крестьянин, он, тем не менее, был дисциплинированным и преданным, а его боевой опыт вполне мог пригодиться. Он должен был выступать в качестве охранника, не более – на тот случай, если американцу вздумается бежать. Она не должна была даже разговаривать с ним – только сосредоточиться на пленнике и обеспечить, чтобы ни одна крупица информации, которой он обладает, не ускользнула.
5
Тропа, по которой они шли, была едва видна. Так – козья тропка, бежавшая вдоль долины между холмами. Мужчина шел прямо за ней, и ветерок доносил до ее ноздрей его нечистое дыхание. Второй шел позади с автоматом наготове.
Не разговаривай с ним, велели ей. Только слушай все, что бы он ни сказал. Важно все, каждое слово. Допроса, который произвели на месте, было явно недостаточно. Ей приказали доставить его на север, через границу, а оттуда его должны были забрать в Ханой. Она была обязана забыть все, что происходило с ней раньше, всех своих друзей, а также Сайгон. На некоторое время, как ей было сказано, она должна сосредоточиться только на одном: благополучно переправить его через границу.
В то утро приказ Минь Хо был передан ей через его заместителя, но она как-будто слышала голос самого Минь. Это большая шишка, говорил он. Если доставишь его по назначению, ты – наша, и больше – никаких доказательств. Они настойчиво повторяли приказ: нигде не останавливаться, ни с кем не говорить, когда закончатся припасы, искать пищу самостоятельно. Его друзья попытаются отбить его. Неужели они считали ее такой дурой?
После того, как она доставит его, ей нужно будет добираться обратно в одиночку. Они уверяли, что найдут для нее дело в Сайгоне. Не бойся, говорили они. Бояться? Она уже давно забыла, что это такое, задолго до того, как в ее жизнь вторгся этот пленник. И даже не тогда, когда пожар уничтожил бордель, к которому она была прикомандирована. Большинство девочек тогда сгорели заживо, вместе с белыми гостями, которых они развлекали. Возникнув, огонь распространился очень быстро. Раздались крики, огонь стал проникать в соседнюю комнату. Молодой человек, который находился с ней, заснул, она пыталась разбудить его, сама не зная, зачем. Затем дверь отворилась и в их номер ворвалось двое мужчин. Одним из них был Минь Хо. Она не удивилась, увидев его. Он вонзил нож в горло американца, а второй вьетнамец вытащил ее наружу. Обжигающий воздух сдирал кожу с лица, пока они бежали по огненному коридору. Снаружи, где пожарные поливали водой деревянное строение, ее втолкнули в коляску мотоцикла и, накинув сверху циновку, под аккомпанемент вопящих сирен, в мгновение ока увезли. Ее карьера шлюхи, которая должна была подслушивать, завершилась.
Ты прошла испытание, сказал ей после этого Минь Хо. Ты важна для нас, и именно поэтому мы вытащили тебя оттуда, ласково говорил он. Заметил ли он, как она напряглась после этих слов? Пора прекратить думать об этом. Скоро ей придется искать воду и вновь соскабливать с себя огрубевшую кожу. Боль от этого всегда приносила ей облегчение. Но, как стало ясно из следующего задания, на этом испытания не закончились.
Она снова была неблагодарной. «Никто не просил тебя возвращаться во Вьетнам», – часто говорили они, и были правы. Никто. Теперь она гуляла бы по улицам Парижа и жила лживой жизнью, прикидываясь француженкой. Она должна быть благодарна им за то, что они приняли ее. Они дали ей возможность найти себя, а Минь Хо спас ей жизнь. Она сделает так, чтобы он смог ею гордиться.
День начался скверно. Ночью умер старый китаец-травник. Чтобы передать приказ Минь Хо, ее вызвали к устью тоннеля. Ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Старик был добр. Всегда голодный и промерзший, он, как мог, заботился о ней. Кто-то сказал, что он отравился одним из своих отваров.
Ерунда, кричал ей внутренний голос. Просто он был стар, голоден. Он замерз. Ему было некуда идти, он просто заставил себя умереть, ведь ты хорошо знала его. Но ни одно из этих слов не вырвалось наружу. Ей отдали пистолет американца и привели туда, где он дожидался ее со связанными за спиной руками. Дорога до деревни Ха Туонг была длинней, чем до звезд, и вдоль нее не было тоннелей, где она могла бы прятаться. Сколько отцов может потерять одна женщина в течение жизни? Сегодня ночью я буду оплакивать старого китайца, подумалось ей, и, сжав зубы, она двинулась в путь. И тут американец заговорил:
– Когда я впервые встретил Мардж, я подумал, что она самая прекрасная женщина. Она была такой высокой, стройной и гордой, у нее был такой ясный и чистый голос! Ничего похожего на прокуренный хрип моей матери. А та еще и пила в придачу. Да, пила. Как же она нажралась в день моей свадьбы! Не смогла даже участвовать в церемонии. Моя матушка была гвоздем программы. Хозяйка дома, глава нашего сраного рода. Эта сука даже не могла подождать, пока все закончится. Мы были вынуждены запереть ее в ее комнате, а официальные фотографии – делать на следующий день. Из-за этого снова пришлось собираться всем гостям.