Восточное наследство
Шрифт:
— Черешню кушай, клубнику. У вас она еще когда будет. И цена в Москве другая, много не накупишь. — Насыров, казалось, специально тянул, томил гостя.
— Я должен с ним увидеться, — решил Ерожин.
— Я бы тоже не прочь с ним увидеться, — тихо сказал Насыров. — Да, боюсь, не получится… Ты вот все спрашиваешь, а у меня к тебе, уважаемый Петр-джан, вопросы есть. Ты спешишь, я не спешу. Но раз уж разговор пошел, скажи мне, как и где пистолет этот выстрелил?
— Четыре дня назад из него человека убили.
— Как убили, за что? Ты рассказывай и кушай
Насыров ел черешню и косточки аккуратно складывал на блюдце. Ерожин не имел умысла скрывать обстоятельства дела. Он в общих чертах обрисовал обстановку. Насыров задумался:
— Теперь слушай. Три месяца назад Вахид исчез.
— Как исчез? — не понял Ерожин. — Исчезнуть человек не может. Особенно человек из нашей системы.
— Я другого определения дать не могу. Исчез и все.
Чайханщик тем временем принес зелень — лук, петрушку, непонятную Ерожину темную листву регана, зеленые стрелки мяты. Насыров оторвал листик мяты, пожевал его и задумался.
— Я тебе, Петр-джан, постараюсь события в их последовательности дать. Придется для этого изнанку нашей сегодняшней жизни приоткрыть. Сам понимаешь, начальству неприятно, когда чужаки в нашем грязном белье роются. Поэтому и тянули с ответом на ваш запрос. Если бы не звонок Грыжина, этому разговору не бывать. Понял?
— Я понятливый.
— Знаю. Грыжин так и сказал, что дальше тебя лишняя информация не пойдет. Одним словом, поручился за тебя. Ты у нас как птичка залетная. Прилетел, улетел. Станешь в Москве лишнее чирикать — меня подведешь. Мне ехать некуда. И до пенсии два года.
— Рафик Насырович, я не журналист. Мое дело найти убийцу. Остальное меня не волнует. Трепаться не буду.
Чайханщик принес на подносе две большие пиалы, уважительно поставил одну перед Насыровым, другую возле Ерожина:
— Кушайте на здоровье.
— Это и есть маш? — спросил Ерожин.
— Нет, это супчик, шурпа. Надо сначала немного жидкого, вроде закуски. — Насырову явно не хотелось приступать к рассказу. Он похлебал шурпу. Ерожину пришлось последовать его примеру. Узбекский суп москвичу понравился. В меру острый бараний бульон хорошо ложился внутрь, готовя организм к следующему блюду. Насыров отставил кесу, так называются большие пиалы для супа, достал пачку «Мальборо» и с удовольствием затянулся.
— Курю только после еды.
Ерожин от сигареты отказался. Насыров наконец заговорил:
— Вахид хорошо шел. Поднимался. Стал начальником экономического отдела. Раньше ОБХСС назывался. Сел на базар. Понимаешь, что это значит?
— Не совсем, — признался Ерожин.
— У нас доллары менять по закону нельзя.
Валютная статья Союза не отменена. Но доллары, конечно, меняют. На каждом большом базаре сидит наш человек. Он и меняет. Государству польза, ну и место это, сам понимаешь, золотое. На черном рынке тоже шустрят. Но там можно на фальшивые нарваться или в камеру угодить. Поэтому все идут к нашим. Вахид три года на базаре отсидел. Новый дом себе построил. С начальством разбирался, пошел на повышение — начальником городского отдела"
Став
Месяц ждали, не дождались. Должность его я принял. Вот и вся история.
— Какие выдвигались версии? — спросил Ерожин.
— Версий нет, — Насыров затянулся, пустил дым и загасил сигарету о косточки черешни.
— Может, на базаре с местными авторитетами запутался, они с ним и разобрались? — предположил Ерожин первое, что пришло в голову.
— Отпадает. С авторитетами говорили. Они все у него в друзьях. Иначе три года на базаре не продержишься. Он год после базара в начальниках ходил. Нет, убивать его там никому выгоды не сулило. Город небольшой, любой крупный передел заметен. Главный милиционер — фигура.
— Странно, — Ерожин задумался. — У вас, Рафик Насырович, есть соображения?
— Вот и я говорю — странно. Человек богатый. Все имел, в столицу перевели. Карьера ждет, а он исчезает. Вообще, в жизни Вахида много странного. Жена от него сбежала. Дочь один растил. Дочь, говорят, приблудная, на русскую похожа.
Ерожин отвернулся, чтобы не выдать смущения. Помог чайханщик, принес блюдо дымящегося маша.
— Вот и еда, — потер руки Насыров. — Маш — это маш!
— Объясни, что за угощенье, Рафик-джан, из чего приготовлено? — Ерожин с удовольствием сменил тему.
— Маш — это мелкий горошек, вроде вашей чечевицы. Блюдо это древнее, к нам из Египта пришло. — Махмуд принес таз с водой, Насыров вымыл руки. — Мы руками едим.
Тебе могут ложку дать. Мы не неволим.
— А вилку можно? — попросил Ерожин.
Ели молча. Блюдо Петру Григорьевичу понравилось, но он думал, как продолжить разговор, чтобы не выдать волнения.
— Выходит, дочка сиротой осталась.
Сколько же ей лет?
— Девица большая. Замуж пора. Только плохо о ней говорят. Кушай, Петр-джан. Маш надо горячим есть. Еще наговоримся.
— Трудно представить, чтобы Вахид вместо Ташкента махнул в Москву и занялся разбоем, — вслух размышлял Ерожин.
— Глупость. Зачем ему деньги? Он нас с тобой мог купить и еще десяток таких, как мы, — сообщил Насыров, вновь совершая омовение и разливая чай.
— Мне надо съездить на место, в Ферганскую долину. Не будет возражений? — спросил Ерожин, отодвигая тарелку.
— Зря не докушал маш, Петр-джан, — покачал головой Насыров. — Такой маш только Махмуд мастер готовить.
— Больше не могу, — взмолился Ерожин, — обожрался, боюсь, с места не встану.
— А ты не спеши, чай пей, фрукты кушай.
Еда времени требует. Вы в Москве привыкли глотать, как куры. Ни вкуса, ни удовольствия от еды не получаете. Еду нам Аллах дает, вам — Христос. Богов уважать нужно. А в Фергану почему не съездить? Сейчас из Управления позвоним, тебе бумагу напишем. Перед тобой все двери откроются. И мне поможешь.